В контору князь Шаховской, собственно говоря, заскочил без особой на то надобности: надо было хорошенько обдумать дальнейшее использование осужденного военного сапёра. Не обращая внимания на поздравления сопровождающих его чиновников с благополучным завершением тоннельной «эпопеи», ближайшие полчаса князь провел в напряженных размышлениях.
Жизнь давно отучила князя от слепого доверия к кому бы то ни было, и в первую очередь — от доверия к самому ближайшему окружению. Доносы, склоки и подсиживания начальства издревле были в чиновной России делом самым обыденным. Немало карьер на памяти князя было разрушено, и не по злому умыслу, но благодаря чрезмерному стремлению окружающих подхалимов услужить начальнику.
Доносительство и склочничество, характерные для российского чиновничества, на окраинном Сахалине, по глубочайшему убеждению Шаховского, были развиты до степеней чрезвычайных. И в первую очередь потому, что далекая окраина империи изначально была превращена в чиновный отстойник, собирающий на острове и неудачников, и просто бездарных, равнодушных к делу людей.
Разумеется, среди серой чиновной массы, не нашедшей себе достойного применения в центральной России, попадались порой людские «жемчужные зерна». Попадались — но очень быстро, как правило, оказывались в безжалостных жерновах зависти, злобы, стремления низвести всё выдающееся до скотского уровня. Миновать эти жернова можно было всего лишь двумя путями — либо стать такими, как все, либо уехать отсюда куда глаза глядят.
Откровенное «гуманничье» князя с только что попавшим на каторгу Ландсбергом чиновное общество Сахалина ему, разумеется, не простит. «И „первый камень” в меня бросит эта старая ведьма, моя свояченица Лидия Афанасьевна, ни дна ей ни покрышки, — мрачно размышлял князь. — Эта кикимора попытается всячески избежать отъезда на «Нижнем Новгороде», и для этого наверняка попытается найти сочувствие у общества. Непременно найдет заступников, которые начнут кампанию против домашнего «деспота»! Но даже если и смирится с изгнанием, то за несколько дней, что судно простоит на рейде под разгрузкой, непременно по дамочкам окрестным подолом засвистит — рассказывать новость о невиданном доселе вольничанье Шаховского. А там и мужья тюремных дам подхватят — новость про «потакание» арестанту гораздо пикантнее, нежели, скажем, недавняя тягомотная история с чужой курицей, приблудившейся ко двору поселкового священника».
Вспомнив про эту несчастную курицу, князь невольно поморщился, ибо и сам был в свое время невольно втянут в долгое и нудное «куриное дело». Дело-то было пустяшное, совсем зряшное, и могло быть порождено только отчаянной скукой сахалинских обывателей — а вот поди-ка! Ну не досчиталась бабенка своей курицы, пошла искать по посту. И обнаружила свою хохлатку во дворе у дьякона. И что, спрашивается, тут ужасного? Как поступит в подобной ситуации любой нормальный человек? Правильно: постучит к соседям и укажет на свою беглянку и случившееся недоразумение. Чиновница же вообразила, что священнослужитель дерзко похитил курицу! Позвав на подмогу мужа, она ворвалась в чужой двор, и, топча чужих кур, принялась прямо на грядках ловить свою собственность. Поп со своей матушкой, естественно, возмутились, и принялись гнать захватчиков со двора.
Тьфу, стыд и срам, вспоминал Шаховской. В тот громкий скандал и перебранку немедленно включились все соседи дьякона и даже прохожие. Изгнанные со двора, куровладельцы обратились за помощью к полицейскому исправнику. Тот явился к «виновнику» и принялся пересчитывать куриное стадо. Дьякон возмутился нахальством вторгшейся в его владения полиции, пожаловался смотрителю округа — и пошла писать губерния! Взаимные жалобы участников склоки уже через пару дней разбирал, кажется, весь чиновный Сахалин. Даже ему, заведывающему тюремной частью острова (тюремной, но ведь не куриной, прости, господи!) — и то несколько жалоб на «куриное дело» поступило…
Тоннельная эпопея князя Шаховского, помимо всего прочего, позволила ему выявить в своем окружении немало врагов, доселе умело скрывавших свою сущность. Собственно, они и продолжали умело маскироваться, и не будь у князя связей в высших сферах Санкт-Петербурга, сумели бы причинить ему немало неприятностей…
Целую пачку доносов на князя приватно показал ему дальний родственник, служащий по министерству сельского хозяйства. Министерство это ведало многими вопросами жизни и деятельности Сахалина — причем порой к аграрной и скотоводческой сферам никак не относящимся. Кроме того, дальний остров на окраине империи был «епархией» Главного тюремного управления — там у Шаховского, слава создателю, тоже нашлись вполне добропорядочные знакомые. В Главном тюремном управлении доносов на князя, кстати говоря, оказалось еще больше, причем имена доносителей уже были ему гадостно знакомы.