«Жаворонки» одобрительно закричали. Закончив речь, Памфилий повернул коня и, оглянувшись на свой манипул, кивнул командирам: пошли, мол. Теренций Капитон, стоя у старого дуба, провожал уходящих алаудов презрительной усмешкой. Ну да, там, где пахнет славой и грабежом, – там Памфилий и «жаворонки», а его, Теренция, центурии предстоит вылавливать мятежников по болотам – занятие долгое, нудное и не сулящее ни славы, ни прибылей. Сиди себе в лесах да жди, пока отзовут. Тем не менее пришлось подчиниться приказу – сам наместник Лугдунской Галлии предоставил высшему чиновнику Ротомагуса широкие полномочия в деле подавления мятежа. А выше наместника лишь сенат да сам император. Жаль, жаль, что мятеж не такой большой, что обходятся пока мелкими центуриями, что не вступили в дело номерные легионы: уж теми бы Памфилий, морда штатская, не покомандовал бы, не позволили бы легаты. А так что ж… Чтоб ловить бродяг по болотам, конечно, легионов не надо. Вполне достаточно одной центурии и ее невезучего командира Теренция Капитона. И угораздило же попасться на глаза легату во время приезда наместника! Сидел бы сейчас в Лютеции – давно уже романизированном городке паризиев – и горя не знал. А что? Служба себе идет, скоро пенсия, двенадцать тысяч сестерциев, да участок земли – вовсе даже неплохо. Только вот пенсии лучше дожидаться в Лютеции, с ее тавернами и лупанариями. Что и говорить, пить вино и тискать веселых девок куда приятнее, нежели кормить комаров в болотах Северной Галлии. И ладно бы еще, была настоящая заварушка, тогда уж понятно. Но так вот, как сейчас… Центурион сплюнул под ноги и, тяжело вздохнув, велел сворачивать лагерь.
Сказать по правде, Рысь даже обрадовался такому повороту дела. На север? К Алауне? Да и ладно. Все равно куда, лишь бы не встретиться с Памфилием Руфом. А в центурии ничего себе, жить можно, да легионеры уже не так презирают пришлых, притерпелись, видно. Ну и новый приятель неожиданно завелся – Луций, Квинт Луций Агнус. Агнус… Рысь хмыкнул. Тот еще ягненочек!
«Жаворонки» уходили. Кое-кто весело кивал на прощанье знакомым из центурии Теренция, а кто-то откровенно улыбался. Еще бы, им-то повезло, в отличие от этих вот угрюмых парней, обреченных рыскать неизвестно сколько по лесам да болотинам, где ничего не найдешь, кроме одной лихорадки. Ну, да что поделать: приказы не обсуждаются, они выполняются. Беспрекословно!
Последняя группа алаудов, звеня амуницией, скрылась в кленовой роще. За тяжелой панцирной пехотой последовала легкая – пращники и метатели дротиков, за ней – обслуга. И вот тут-то Рысь заметил вдруг… Нет, показалось. А вроде… Бросив возиться с палаткой, юноша специально взобрался на вал и увидел, как, чуть косолапя, догоняет своих коренастый мужик, жилистый, с длинными, свисающими почти до самых колен руками. Вот он вдруг остановился, словно бы почувствовав взгляд Рыси, обернулся – черная косматая бородища, пронзительный блеск глаз, в уголках губ клыки. Он! Привратник! Ну, а почему бы и нет? Почему бы Памфилию не взять с собой верного слугу? Ага… Тогда интересно, где он прятался вчера?
– Ну и рожа! – Придерживая перевязанную руку, на насыпь ловко забрался Луций. – Да, да, я про того посланца, на которого ты сейчас смотришь.
– Посланца? – удивленно оглянулся Рысь.
– Ну да, – Луций кивнул. – Он явился ночью, во время второй стражи, я едва не заколол его, да тут вышел этот, кудрявый…
– Памфилий Руф.
– Ага, Памфилий… чтоб ему ни дна ни покрышки. Это из-за него мы будем торчать в глуши, в то время когда другие заработают себе добычу и славу.
– Не так уж и велика добыча у «косматых» галлов, – усмехнулся Рысь, глядя, как привратник исчезает за кленами.
– А вот тут ты не прав. – Римлянин помотал головой. – В самой занюханной хижине иногда попадаются такие изящные вещи! Золотые, серебряные… Галльские кузнецы ничуть не хуже римских.
Рысь промолчал. Для него лично все пока складывалось неплохо, вот только жаль несчастных секвонов – в конце концов, они ни в чем не виноваты. Впрочем, как выражается Плавт, это уже политика.
– И долго вы будете бездельничать, когда все остальные работают?
Оба парня вздрогнули, услышав недовольный голос центуриона.
– Эй! – махнул рукой тот. – Я вас спрашиваю! Кто будет сворачивать лагерь? А ну, живо ко мне, оба!
Быстро спустившись с насыпи, юноши вытянулись перед командиром.
– Тебе, как раненому, – центурион посмотрел на кровавый шрам, пересекавший всю левую щеку Луция, – лишняя ночная смена. А тебе, – он перевел взгляд на Рысь, – две смены и десять плетей. Все! Исполнять… Впрочем, постой-ка! – Теренций внимательно посмотрел на фибулу, которой был застегнут плащ анта. – Откуда у тебя это, гладиатор?
– Подарок, – честно ответил Рысь.
– Изящная вещь. – Центурион неожиданно скривил тонкие губы в улыбке. – Я видел такие в Риме. Кто это? Август? Коммод?
– Марк Аврелий.
– Говорят, хороший был император… не то что сейчас. – Не выдержав, Теренций презрительно сплюнул и, подумав, предупредил: – Последних моих слов вы не слышали!
– Конечно не слышали, – переглянувшись, разом кивнули оба.
Получив плетей – так себе били, не очень, – Рысь, как и положено, доложил об исполнении наказания центуриону и, получив в ответ кивок, бросился догонять своих – разобрав лагерь, центурия уже выступала в путь. На север, в Алауну!
Миновав кленовую рощу, вышли на широкую тропу. Кое-где под ногами хлюпала болотная вода. Слева виднелась дубрава, справа – заросли орешника и малины. Впереди на холме блестела под солнцем дорога. Самая настоящая, мощеная и чуть выпуклая – дабы не скапливалась дождевая вода. Идти по такой – одно удовольствие. Приунывшие было воины повеселели.
– Я и не думал, что в Косматой Галлии есть дороги! – радостно выкрикнул кто-то.
– Выходит, не такая уж она и косматая, Марк!
– Да уж… Наверное, тут и лупанарии найдутся?!
– А зачем тебе лупанарий, Кравт? Ты ж, говорят, мальчиков любишь?
– Плюнь в лицо тому, кто тебе это сказал!
Воины на ходу заржали. Рысь тоже улыбнулся, краем глаза замечая, как Автебиус потешается над молодым парнем, едва доставленным в гладиаторскую школу и волей ланисты посланным в центурию Теренция Капитона. Парень – звали его Сакс – совсем плохо понимал по-латыни. Голубоглазый, высоченный, с буйными рыжими кудрями – эдакая здоровенная неотесанная деревенщина. Видимо, его не так давно захватили в плен где-то на германских границах. Хитрый галл вполголоса учил его всяким ругательствам, выдавая их за слова с другим значением. Рысь хотел было вмешаться, да передумал: в конце концов, надо ведь хоть чем-то развлечься? Жаль, Луций не слышал, тому ведь не положено идти в рядах уцелевших гладиаторов, вернее, это гладиаторам не положено вместе со всеми. Как говаривал Плавт, что можно Юпитеру, то нельзя быку.
– Как центурион призовет тебя для приказа, – учил германца Автебиус, – ты встань перед ним ровно и поприветствуй: «Аве, апер авидус!» Это значит «Здравствуй, славный центурион!» Понял?
– Да, похоже, ничего он не понимает. – Рысь тихо засмеялся. – Зря ты с ним говоришь.
– Ничего и не зря, – обернувшись, подмигнул хитрый галл. – Повеселимся еще, вот увидишь!
Ант лишь покачал головой да и выкинул из мыслей и Автебиуса, и Сакса. Дорога вела вверх, на холм, с которого, если оглянуться назад, далеко, у самого горизонта, виднелись серые стены Кроциотонума. Наверное, там сейчас было жарко. Хотя нет – центурии алаудов не могли так быстро дойти. К вечеру дойдут в лучшем случае. Да и вечер скоро, пожалуй, – вон как припекает солнце, давно уже за полдень перевалило. Тепло, жарковато даже. Под ногами широкая дорога, по сторонам луга, холмы, перелески. Свежая изумрудная трава, зеленеющие деревья, небо цвета полевых васильков, какие во множестве росли когда-то на побережье Альдейги-Нево – озера-моря. Рысь вдруг вспомнил, как еще в детстве собирал в лугах цветы вместе с сестрой Добронегой. Глаза у Добронеги были, как и у братца, голубые, небесные, в волосах застряли сосновые иголки – к лугу шли лесом. Красивая была Добронега… Была…