— Не знаю, что ты думаешь, — Бертуччи описывал вокруг Ланы опасливые круги, вглядываясь во что-то, но близко не подходил. — Только или я кретин, или это Зов! Конрад не лезь, ты ничем не поможешь, она сейчас никого не слышит!
По телу Ланы во всех направлениях гуляли судороги. Лицо… показалось сумевшему таки подняться на ноги Рипли, или?.. Точно! Полосы! Полосы от внешнего и внутреннего углов глаз! Они то появлялись, то исчезали, но…
— Профессор! — торопливо, глотая гласные, говорил Рой в коммуникатор. — Знаю, что поздно, но тут проблема… Зов!.. В том, что ей девять! Знаю, что не бывает, но посмотрите сами!
Он развернул дисплей так, чтобы его собеседник мог видеть корчившуюся девушку.
— Жар. Судороги. Нос выпрямляется. Шрам на ключице сглаживается на глазах. Говорит на интере мужским голосом и с заметным акцентом. Самое главное — проступают родовые знаки. Да ничего у меня нету, я в баре сижу!.. "Белый котенок" на углу Восстания и Второй Портовой. Понял. Понял, да! Ждём! Здесь есть марсари?! — почти взвыл он, обращаясь к собравшейся вокруг толпе возбужденно переговаривавшихся зевак. — Ну, хоть один?! Мрины вы или нет, помогите, она же умрёт, не успев стать рри!
Вперед протолкались трое: двое мускулистых мужчин, по местным меркам лет двадцати, и женщина чуть старше. От них за милю несло армией Алайи.
— Что делать-то, дядя?
Минуту спустя прямо на полу образовался затейливый сэндвич: абсолютно голая женщина лежала на спине. На нее закатили потерявшую сознание Лану, с которой в два счета срезали всю одежду. Сверху устроился такой же голый мужчина. От сэндвича шел пар — один из барменов и сунувшийся помогать Рипли держали тяжелые фляги с водой, от которых тянулись коктейльные трубочки к мужчине и женщине. Зажатое ими тело пребывавшей в беспамятстве Ланы слабо извивалось и дёргалось. Время от времени она впивалась похожими на когти пальцами то в женщину, то, немыслимо для вулга вывернув руку, в мужчину. Из царапин сочилась кровь, но это были мелочи, на которые никто не обращал внимания.
— Продолжайте отводить тепло, если мозги вскипят — девчонке кранты! Баст, да где же они! — обречённо, безнадёжно взрыкивал врач, сжимавший виски Ланы. От него веяло жаром, лицо заострилось, но видимая Конраду часть лица девушки побледнела до нормального оттенка. Хриплое, прерывистое дыхание её становилось все тише. — Она же сдохнет… Зов в её возрасте… не видел бы собственными глазами…
Толпа раздалась, пропуская четверых мринов в серебристых комбинезонах. Рядом с ними поспешал осанистый старик в брюках от строгого костюма в тонкую полоску, домашних шлепанцах и режущей глаз криво застегнутой красно-зеленой рубахе.
Голову девушки бережно поворачивают вбок, пристраивают маску… два больших шприца отдают свое содержимое венам на нелепо вывернувшихся руках… серый прямоугольник слева, на который перемещают безвольное тело, накрывается белым куполом…
— Что она говорила? — дедуля напряжен, зрачки то расширяются на всю радужку, то сужаются в нитку.
Рой Бертуччи торопливо воспроизводит сказанное Ланой, и глаза профессора вспыхивают ослепительным золотистым пламенем.
— Пускайте хладагент! Погнали! — рычит старикан. — Вайл, предупреди "Лоранс Харт", у нас Зов, погружение до Василия Лазарева, пусть готовят реанимацию, нейробригаду…
Купол в сопровождении медиков уносится в сторону выхода из бара, вслед за ним мчится отпущенный Брониславом и Беттиной Конрад.
Потом, разумеется, с завсегдатаями провели разъяснительную работу… но это было потом.
…ну не придурок? Война же в разгаре! Нашел время на бои выезжать! А эти, надо отдать им должное, подсуетились ловко. Только бы не десант, черт с ним, с космодромом, отстроится… эвакуируй теперь склады! Кстати, а эти-то как же?
— Эй, шеф! — окликнул Василий Лазарев пробегавшего мимо десятника, у которого разве что дым из ушей не шел. — Кошек когда будем вывозить?
— Бэзил, иди на хрен! — слегка притормозил Скользкий Джонни. — Тебе что сказано? Руду грузить? Вот и грузи! Какие ещё кошки, они все скопом дешевле одного куба!
— Там же женщины… детишки… нельзя же так! — оторопевший Лазарев пытался подобрать слова, но десятник уже не слушал его, умчался дальше.
Руду, значит. Дешевле куба, значит. Да будь оно всё проклято!
Ангар, в который после объявления тревоги загнали кошачьих женщин и детей, был стопроцентно в зоне возможного поражения при орбитальной бомбардировке. Котов-мужчин увез Реймонд Симпсон, хозяин Алайи и большой поклонник гладиаторских боев, знатный заводчик, собиравший свою команду уже не первый десяток лет. Ходили слухи, что за генетический материал ему предлагали недурные денежки, но престиж для старого выпендрежника стоил куда дороже. Да и шахты начали беднеть, глядишь, и пригодятся котики… на черный день… товар надо придерживать… товар?!
Небо над головой, странное, зеленоватое небо Алайи, содрогнулось от тяжелого грохота, на дальних посадочных квадратах полыхнуло, и Василий Лазарев принял решение. На свой тягач он вполне мог положиться. На тягач — и ещё на острый слух кошек. Да каких, к лешему, кошек! Лазарев был готов поклясться, что они куда умнее, чем считают недоумки вроде Скользкого Джонни. И Симпсон тоже крупно заблуждается. Впрочем, это его трудности.
Подогнав тягач к задним воротам ангара, работяга, бывший когда-то неплохим воякой, не стал глушить двигатель. Только раскрыл замки прицепа чуть в стороне от линии, перпендикулярной воротам, оставляя себе пространство для маневра. Времени было маловато, а для того, что он задумал, требовалась максимальная мощность.
— Слушайте меня, — не слишком громко, но предельно отчетливо проговорил он, выпрыгнув из кабины и вплотную приблизившись к наглухо запечатанным створкам. — Отойдите от ворот. Все отойдите.
Почудился ему слитный шорох? Нет? Время, время, проклятое время!
Лазарев прыгнул за руль, насилуемый двигатель взревел раненым носорогом, и махина тяжелого тягача врезалась в ворота, снеся по дороге забытый кем-то погрузчик. Василия швырнуло грудью на руль, лязгнули зубы, но створки лишь слегка прогнулись. Ладно, поглядим кто кого! Он сплюнул, зло ощерился, резко сдал назад и снова перекинул передачу. Удар! Врёшь, зараза, поддашься… удар! Удар! Удар!!! Есть!!!
— Быстро! — хрипло скомандовал он смутно видневшейся в темноте ангара небольшой толпе. — Быстро, у нас мало времени!
Они набились в кузов прицепа, как сельди в бочку. Гибкие, сильные женщины и подростки стояли вплотную, подняв малышей на плечи, висели, вцепившись ногтями (когтями?!) на стенах и даже, кажется, на потолке. Прицеп снова занял свое законное место. В кабине, помимо потеснившегося Лазарева, каким-то чудом разместились аж четверо. Вперед!
Небо раскалывается и падает на стонущую землю острыми неровными обломками. Заходится в истерике сирена, низкое солнце тускнеет, полускрытое облаками пыли и гари. Быстрее!
Распяленная в неслышном за разрывами вопле физиономия Скользкого мелькает перед самым капотом, исчезает, тягач слегка вздрагивает на крохотном в сравнении с его габаритами препятствии. Ещё быстрее!
Серая лента дороги стелется под гигантские колеса, бьётся в припадке, всхлипывает от ужаса, творящегося на том её конце, от которого стремительно удаляется тягач. Люди — не руда, они лёгкие, скорость можно держать приличную, и Лазарев пользуется этим на всю катушку. Да быстрее же!
Завораживающее палевое золото вельда мелькает по бокам мчащейся машины. Поворот, ещё один. Вырванный из гнезда блок маяка уже не перекатывается под ногами — раздавлен. Надо следить за горючим, не хватало ещё заглохнуть. И бросать заглохшую машину нельзя, ведь найдут, как пить дать найдут…