— Так, всё. Вылезайте, — буркнул Лазарев, останавливаясь. — Ты понимаешь, что я говорю?
Сидящая вплотную к нему женщина — а приятное ощущение, черт возьми, при других бы обстоятельствах… Мадлен… красиво… — кивнула и последней выбралась из кабины. Остальные уже открыли двери прицепа и принимали подаваемых детей.
— Смотри и запоминай. Там, — махнул он рукой, — есть вода. Речка. Милях в пяти. Доберётесь. Не задерживайтесь, уходите как можно дальше в вельд. Разделитесь на группы, не идите толпой. Я с дороги съезжать не буду, останутся следы, а их надо запутать. Если что — прячьтесь. К западу от реки, еще миль десять, поселок. Спроси там Риччи Мэтьюса. Скажи ему — Лазарев просил спрятать. Повтори.
— Лазарев просил спрятать, — ровным голосом, чуть грассируя, произнесла женщина.
— Умница. Я постараюсь сделать так, чтобы никто из хозяйских приблуд не узнал, где вы. Удачи, рыжая…
— Новых найдешь? Еще и получше? Правда? — зафиксированная на больничной койке девушка нехорошо усмехается. Она снова говорит на архаичном интерлингве. Голос опять изменился, он по-прежнему мужской, но выше того, первого; в нем появились рычащие и в то же время вкрадчивые нотки. Девушка слегка тянет гласные, налегает на "р", так в старинных фильмах озвучивали кошек, вынужденных по сценарию говорить "по-человечески". Глаза, отчёркнутые рыжеватым золотом родовых знаков, смотрят куда-то мимо столпившихся у койки людей. Пугающе смотрят, с жутковатым спокойствием.
Руки выглядят странно. На ногтях видна четко выраженная "ступенька": то, что уже миллиметра на два выбралось из-под кутикул, заметно толще и крепче остальной ногтевой пластины.
Мускулы под синюшно-бледной, рыхлой, избыточной для тела кожей живут собственной жизнью, перекатываясь во всех направлениях так, словно мозг не контролирует их. С полчаса назад приборы зафиксировали полное исчезновение следов детских переломов, искривленное когда-то ребро пришло в норму. Если верить бесконечным и непрерывным обследованиям, скелет с почти невероятной скоростью вбирает поставляемые капельницами минеральные комплексы.
Пациентка под завязку накачана анестетиками, иначе болевой шок был бы неминуем. В лице не осталось ничего женственного, оно такое же мужское, как и голос. Сканирование утверждает, что конфигурация лицевых костей и мышц не изменились, но вот производимое лицом впечатление…
В огромной, набитой оборудованием палате, не считая пациентки, всего четверо, но за стеклянной стеной собралась, должно быть, половина старших сотрудников госпиталя "Лоранс Харт", и это если не брать в расчёт гостей из соседних округов. Новости разносятся быстро…
— Что это, профессор? — ассистент почтителен, но его распирает любопытство.
— Не что, а кто, — ворчит старик в безукоризненном серебристом комбинезоне. От давешней торопливой расхлябанности не осталось и следа.
Он не сводит с девушки выцветших от возраста зеленых глаз. Пальцы рук то скрючиваются, то напряженно распрямляются, добавляя совершенно излишнего сходства с котом.
— Это, сдается мне, Лоран Хансен Зель-Гар, последние секунды перед восстанием. Пошла вторая волна. Баст, я такого мало того, что не видел — я даже не слышал о таком никогда! Запись ведется? Смотрите у меня, нас же историки на ленточки порвут!
…поле уже залатали. Кое-как, но роскошный корабль Реймонда Симпсона все-таки смог приземлиться и высадить пассажиров — вольных и невольных.
Высоко стоящее солнце с наивной беспощадностью любопытного карапуза разбрасывало вокруг зайчики от осколков стекла и пластика, рисовало изломанные резкие тени вблизи развалин. Неестественная для посадочной площадки тишина давила на уши.
Симпсон недовольно кривился, ожидая, когда до него доберется хоть кто-то, кто сможет сделать доклад вместо погибшего управляющего. А Лоран Хансен Зель-Гар, несколько дней назад ставший лидером изрядно поредевшей команды гладиаторов взамен погибшего Марка Ордоньеса, не сводил глаз с разрушенного космопорта и прилегающих кварталов.
Ему, как любому мрину, не нужен был бинокль, чтобы увидеть, что от тренировочного лагеря и маленького, расположенного на границе поля поселка, в котором проживали их семьи, не осталось буквально ничего. Правда, жила еще надежда, что женщин и детей успели эвакуировать. Несколько минут спустя надежда умерла.
— Мы их в ангаре заперли, чтобы не разбежались, — испуганно блеял индивидуум с широкими плечами и узким лбом, стоя навытяжку перед крохотным на его фоне Симпсоном. — А ангар — сами видите, сэр…
Внутри Лорана что-то оборвалось. Инесса, его Инесса… и Томми с Мишель… и Аури… такая маленькая, такая…
— К чёрту, — проскрипел Симпсон. — С этим я разберусь. Что приуныл, котище? — повернулся он к Лорану. — Не переживай, я вам новых кисок найду. Ещё и получше.
Лоран вдруг почувствовал всех своих, стоящих сейчас рядом. Всплески случались и раньше, но то, что произошло теперь, сделало их словно единым организмом. У Ордоньеса такого не было, Хансен спрашивал, как раз перед тем боем, в котором погиб Марк. Что ж, он, по крайней мере, не видит развалин, похоронивших его Мадлен…
— Новых найдешь? — горло перехватило, из него сейчас выползало лишь тихое, хриплое рычание. — Ещё и получше? Правда?
В следующую секунду перехваченным оказалось уже горло Симпсона. Крепкими, заточенными для боя, слегка загибающимися книзу ногтями Лорана. Кровь ударила фонтаном, и Лоран молниеносно прикрылся уже мёртвым, но еще не понявшим этого телом от пистолета, выхваченного узколобым. Прикрылся за считанные мгновения до того, как рука с успевшим выстрелить дважды оружием хрустнула сухой веткой, а упершийся в голову узколобого его же собственный ствол коротко кашлянул. Молодчина, Фил!
Остальные мрины одновременно бросились на охрану, и то, что охрана была вооружена, уже ничего не могло изменить. Хотя, возможно, и смогло бы, но откуда-то из развалин отрывисто защёлкали выстрелы.
Секьюрити и прихвостни Симпсона падали один за другим. Кто — со свернутой шеей, кто — застреленный или зарезанный. Падали и мрины, но мало. Меньше, чем их противники. Сказывалась разница в происхождении и подготовке. Гладиаторы это вам не бунтующие горняки…
Схватка оказалась скоротечной, и минуты полторы спустя всё было кончено. Или — не всё? Кто-то же стрелял по охране и до сих пор стреляет в отдалении, не подпуская кого бы то ни было к оскаленным мринам?
Из руин, в которые превратилось одно из административных зданий, выбрался невысокий плечистый мужчина. Короткая борода (человек, и в глаза смотреть не надо; у мринов не росли ни усы, ни бороды) была припорошена пылью, из ссадины на лбу сочилась мгновенно засыхающая на жаре кровь. Винтовку, старую, но, в отличие от бороды, вполне ухоженную, он демонстративно держал стволом вниз.
— Привет. Меня зовут Риччи Мэтьюс, — мужчина шепелявил, чему немало способствовали передние зубы, половина которых то ли выпала сама по себе, то ли была выбита.
— И чего же тебе надо, Риччи Мэтьюс? — неприветливо отозвался Лоран.
— Мне от тебя — ничего. А вот тебе от меня, может, кое-что и понадобится, — хитро прищурился мужчина и тут же посерьезнел, видя, с каким трудом сдерживает красавец-кот рвущуюся наружу горячку боя, не успевшую ещё остыть. — Живы ваши. Все живы.
— Как — живы? — качнулся вперед Лоран Хансен. — А это?!
Ему не надо было оборачиваться, чтобы знать, что тот же яростный вопрос написан на всех лицах.
— Считай — декорация, — сплюнул Мэтьюс. — Когда бомбежка началась, Бэзил Лазарев вышиб ворота ангара и всех вывез. Дотащил почти до поселка, научил, кого искать — меня — и что говорить. В общем, мы их спрятали.
Солнце заползло за невесть откуда взявшуюся грозовую тучу, но Хансену казалось, что всё вокруг заиграло ярчайшими красками.