Значит, будем обходиться тем, что есть, благо среди искрошенных чьим-то ударом болтов в набедренном кармане нашелся-таки один целый. Ну а примотать к наконечнику загодя припасенную (кто сказал, что интуиции не бывает?) разрывную гранату было делом техники. Ну, и зубов, конечно.
Арбалет, по счастью, имел три степени натяжения тетивы, и модернизированный болт без проблем разместился в ложе.
Закончив сооружать "привет оккупанту", Лана развернула в сторону двери изрядно покосившееся, но всё ещё вполне рабочее кресло старшего ходовой смены и уселась в него, вытянув раненую ногу и уперев арбалет в подлокотник.
Попробовала ещё раз прислушаться… нет, ничего не разобрать. И, что любопытно, никакой вибрации тоже не ощущается, как и движения воздуха. Интересно, она своей спатой все жизнеобеспечение упокоила, или резервная система всё-таки работает? Ладно, изменить всё равно ничего нельзя.
Теперь оставалось только ждать.
Сержанту Лужину хотелось зло сплюнуть, а ещё лучше — дополнить сие действие основательным таким загибом. Хотелось, а как же. Но среди трупов, устилавших примыкающий к центральному ходовому посту коридор, были не только проклятые "джентли". Здесь лежали и свои. И они не заслужили ни ругани, ни плевков.
Из двадцати пяти курсантов "Крыла", не давших пиратам расстыковать корабли и удрать до прибытия подкрепления, выжило девять. Сооружённый ими из подручного материала блокпост стал непроходимой преградой и позволил продержать зону стыковки до прихода подмоги. Видел Лужин это сооружение. И будь у него на голове шляпа — снял бы в знак уважения. Курсанты, "щеглы", даже не родной десант ещё, а "перехваченные" "землегрызы"…
Теоретически, в этом коридоре тоже могли найтись живые — изначально-то ребят было сорок. Так то теория. А на практике…
— Курсант Фогель… курсант Рабке… — бубнил Лужин в коммуникатор, озвучивая то, что и так видела камера, для пребывавшего в отдалении командира. — Разрешите доложить, сэр, не сходится. Где-то должен быть ещё один. А покойничек-то хорошо программу написал, чипы и браслеты не пашут до сих пор…
— В рубке смотрели? — отозвался майор Джарвис. Фоном для его голоса служила какофония истеричных воплей и нелепых требований: уцелевших пассажиров лайнера начали переводить на корабли Дивизиона. — Нет, багаж придется оставить здесь. Жалуйтесь кому хотите. Извините, мэм, я немного занят. Помолчите, вы мне мешаете! Да, так что там насчет рубки, сержант?
— Дверь заклинило намертво, сэр. Похоже, эти умники пытались её вскрыть, но сделали только хуже. Надо резать.
— Понял, отправляю к тебе людей с оборудованием. Нет, сэр, вы не можете задержаться. Что?! Какой еще репортаж?! А ну шевели копытами, кому сказано! Только журнашлюх мне тут…
Мысленно пожалев командира, Лужин зло уставился на проклятую дверь, и принялся ждать обещанную помощь.
Минут через десять двое парней с портативными резаками встали напротив двери в центральный ходовой пост и принялись методично очерчивать контуры будущего проема. Им оставалось дорезать совсем немного, когда сержант велел остановиться и рассредоточил своих людей по бокам. Мало ли что там, внутри? Он уже собрался подать команду заканчивать резку, когда изнутри послышался хриплый голос, не разберешь — мужской или женский:
— Кто?
— Галактический Легион! — рявкнул Лужин.
— Десантура? — поинтересовался голос.
— А тебе-то что? Ну, допустим, Дивизион.
— Кличка начскладов "Крыла"?
— Мухомор, — бросил, не задумываясь, сержант и вдруг сообразил, что означает этот в высшей степени нахальный допрос. А голос уже почти прошептал:
— Здесь курсант Дитц. Поберегитесь, народ, мне руку свело, я эту хрень ни опустить не могу, ни разрядить, ни на предохранитель поставить…
Лужин кивнул парням с резаком, и еще полминуты спустя вырезанный прямоугольник максимально осторожно, стараясь не подставляться, оттащили в сторону. Свет мощного фонаря ударил в проем, и мгновенно сориентировавшийся сержант рыбкой, над самым полом, нырнул туда, где скорчившаяся в кресле фигура держала нацеленный на дверь арбалет.
Выпрямившись уже за спинкой кресла, он быстро оценил обстановку и тихонько присвистнул.
— Ё! Исчезли все нахрен, шлемы закрыть! Внимание, тревога! Угроза взрыва в центральном ходовом! Полегче, девочка, полегче. Судорога, да? Сколько ж ты так сидишь? Потерпи… потерпи… — арбалет на предохранитель… есть! Теперь несколько уколов кончиком ножа, чтобы пальцы расслабились… — Вот так… умница… отдай дяде бяку… отдай, не упрямься… спички детям не игрушка… сэр, мы нашли Дитц, срочно нужны носилки! Порядок, братва, можно заходить. Отбой тревоги! Нечисть, займись-ка этим фугасом. Скорпи, медицина!
Избавившись от арбалета, Лужин разогнулся и огляделся уже предметно. И чем больше он смотрел, тем более непреодолимым становилось желание разинуть рот. В ухе раздался свистящий звук: видящий все, что попадало в поле зрения камеры сержанта, майор Джарвис с силой втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
Казалось, по помещению прошлась взбесившаяся мясорубка. И сопоставить увиденное с раненой, окровавленной, еле дышащей девицей, над которой уже склонился, дружелюбно матерясь, один из подчиненных Лужина, не получалось никак.
— Слышь, Дитц… — подпуская в голос почтения (так, на всякий случай), проговорил он. — Это всё ты нашинковала?
— Может, и я, — отозвалась она. — Не помню. Правда, не помню. Спата в пульте точно моя, и второй клинок тут где-то валяется… покороче и поуже, зеленая кромка… вы найдите его, он денег стоит.
— Найдём, — кивнул сержант и покосился на уже закончившего вводить обезболивающее Скорпиона.
Тот кивнул и молниеносно набрал сообщение. На дисплее браслета Лужина высветилось: "Синдром берсерка".
Не повезло девочке. Не повезло.
Мрин средних лет, с нашивками медицинской службы на повседневной десантной форме, в очередной раз развернулся на каблуках и навис над столом командира лагеря "Крыло".
— Я не знаю и знать не хочу, что там увидел этот мальчишка! Ну что за бред! Ставить диагноз, исходя из десятка — и это ещё в лучшем случае — слов! Слов, произнесенных изрубленной девчонкой, "плывущей" от боли и передоза стимуляторов!
— Сядьте, Сантуш. Сядьте!
Полковник Митчелл боднул врача тяжёлым взглядом и тот, в последний раз возмущенно фыркнув, дошагал до своего места и с самым независимым видом плюхнулся в кресло, засаленное множеством побывавшем в нем задов.
"Мальчишка", уступавший мрину в возрасте лет десять, в пределе — двенадцать, угрюмо молчал.
Сейчас в прокуренном кабинете Митчелла решался не самый простой вопрос. Что делать с курсантом Дитц? Ну, вылечить — понятно. А дальше? Причем отвечать на вопрос надо сейчас, а не когда она выйдет из госпиталя.
Если прав капрал Лаури и речь идет о "синдроме берсерка", Дитц надо увольнять. Жестоко, да. Но держать даже в тренировочном лагере, не говоря уж о действующих частях, бойца, который в любой момент может слететь с катушек и порубить всех вокруг, не разбираясь, где свои, где чужие…
Как понять, говорит ли сейчас в капитане Сантуше профессионал или соотечественник-мрин?
Митчелл кивнул капралу, жестом разрешив не вставать, и тот ядовито осведомился, развернувшись к капитану:
— У вас есть другое объяснение, сэр?
— Есть, — не менее едко отозвался Сантуш. — Причем получше вашего. Потому что синдром, с которым вы тут все носитесь, как курица с яйцом, ни разу не фиксировался у уроженцев Алайи. А то, что произошло с Дитц, ни в какой мере и степени не выходит за рамки достаточно обычной медицинской практики моей родины.
— Превратить пять человек в начинку для кровяной колбасы — обычная медицинская практика? — глаза капрала Лаури картинно вытаращились в насквозь фальшивом изумлении.