Один из вождей т. н. „Восстания Зель-Гар“ (2190). Главнокомандующий армии Алайи (2191–2214). Советник Председателя Совета Прайдов по обороне (2114–2219). Почетный ректор Военной академии Алайи (2219–2232). Кавалер „Звезды Доблести“ I степени, Львиного Креста I и II степеней, Золотой медали „За взятие Даркстона“. Столица Округа Зель-Гар названа в его честь.
Жены: Мадлен Ордоньес Зель-Гар (2191), Хильда Беллини Зель-Ройт (2192), Аурелия Хансен Зель-Гар (2206)
Дети: Дарья и Антонина Лазарев Ордоньес Зель-Гар (2192), Михаил Лазарев Беллини Зель-Ройт (2194), Кирилл и Мария Лазарев Ордоньес Зель-Гар (2197), Петр и Павел Лазарев Беллини Зель-Ройт (2200), Ирина Лазарев Ордоньес Зель-Гар (2204), Максим, Варвара и Василиса Лазарев Хансен Зель-Гар (2207)»
Глава 5
– И я не поручусь за то, что не было и третьей волны.
– Третьей? – собеседник профессора Рэнсона скептически повёл ухом.
Жилистый, нарочито неприметный, одетый так, что определить не только род занятий, но и слой общества было положительно невозможно, мужчина этот профессору не нравился. Вообще. Впрочем, «гиксосы» не нравились никому. В том числе, возможно, и самим себе. Мигель Рэнсон дорого бы дал за то, чтобы послать своего гостя куда подальше, но увы – посылать сотрудников всесильной Жандармерии категорически не рекомендовалось. Пришлось отвечать, внутренне морщась и тщательно подбирая слова:
– Мы засекли Бэзила Лазарева и Лорана Хансена. Погружение было глубочайшим, на моей памяти такого не случалось. А где Лазарев и Хансен, там, с большой долей вероятности, и кто-то из Зель-Ройт. Не мне говорить вам, за кого вышла замуж Мария Лазарев Ордоньес. Если предположить, что моя пациентка дотягивалась до своих прямых предков – на что очень похоже – то уж парочка-то дианари там точно по родословной потопталась. И каких дианари! А это публика, не приветствующая овации…
«Гиксос» позволил себе тень самодовольной усмешки. Уж он-то был дианари. Настоящим. Можно сказать, патентованным. Другие попросту не попадали в Жандармерию.
– Вы хотите сказать, что если третья волна пришлась на кого-то из дианари…
– …то она, вполне возможно, прошла скрытно, – профессор прошелся по тесному кабинету, привычно огибая мебель и наваленные повсюду кипы распечаток. – Девушка сама может этого не осознавать, но некоторые особенности энцефалограммы…
– Еще одна личность?
– Не исключено. Или, скажем так, суб-личность.
– А физически?
Рэнсон пожал плечами и слегка нахмурился:
– Зубы уже сформировались, тут никаких изменений ожидать не приходится. Хотя сила сжатия челюстей… м-да. Зрение и, в особенности, слух обострились. Сросшиеся неправильно после детских переломов кости выправились и активно укрепляются, как и ногти, шрамы исчезли… ну, это азбука. Наблюдаются определенные изменения суставных сумок и связок, очень болезненные в силу возраста. Мышцы уплотнились, увеличилось число волокон на единицу объема. Скорость прохождения нервного сигнала возросла. Терморегуляция в пределах нормы для мрина, вот разве что…
На невозмутимой только что физиономии «гиксоса» появилось выражение острейшего интереса:
– Да?
– У нас создалось впечатление, что девушка может в случае необходимости менять плотность кожи вне зависимости от окружающей температуры. Сознательно или нет – пока трудно сказать.
Присутствующий при беседе Рой Бертуччи слегка изменил позу. Как ни старался он проделать это незаметно, продавленное кресло предательски скрипнуло, и жандарм немедленно повернулся в его сторону:
– У вас есть, что добавить, доктор?
– Пожалуй, нет. Мне просто интересно: чем этот случай, при всей его экстраординарности с медицинской точки зрения, заинтересовал Жандармерию?
«Гиксос» обворожительно улыбнулся. Точнее, это он, вероятно, думал – обворожительно. С точки зрения Бертуччи зрелище было страшноватое: золотисто-зеленые глаза остались такими же холодными и равнодушными, как на протяжении всего разговора.
Закат, пышущий жаром, ярко-оранжевый, ломился в окна кабинета, как мальчишка из уличной банды – в лавчонку: нагло, самоуверенно, не сомневаясь в собственной безнаказанности и бессмертии. Внизу, в одном из уличных каньонов делового центра, уже почти стемнело, там зажигались первые огни, и по пустеющим тротуарам растекалась последняя волна спешащих по домам клерков.
Здесь же, на верхнем этаже госпиталя, все еще царило солнце. Бледная кожа неприметного мужчины, явного выходца из северных округов, барабанящего пальцами по переплету, как будто теплела под его лучами. Но апельсиновое пламя в зрачках по-прежнему отдавало льдом.