— Дурость ничего не говорит, кроме того, что она дурость, — заявил Тиресий.
— Теперь каждый вояка увидит, что в этой комнате живут придурки-тироны, — веско сказал Молчун.
— Косорукий! — вновь встрял Скирон.
— Надоел! — огрызнулся Квинт.
И неожиданно нарисовал напротив имени Скирона возбужденный фаллос и написал: «Не стесняйся, присаживайся!» Никто не ожидал от пухлолицего, похожего на ребенка Квинта подобной дерзости.
— Ах ты, писака! — взъярился Скирон, отнял у Квинта кисть и накарябал рядом с его именем: «Растяни задницу».
После чего кисть пошла по кругу, каждый писал, кто во что горазд, и вскоре вся стена была покрыта надписями, а новобранцы измазаны красным, будто побывали в жестоком сражении. Крисп вскарабкался на верхнюю койку и, свесившись, написал выше всех: «Славная восьмерка — лысые жопы». Один Приск не поучаствовал в деле. Усевшись на свою койку, он наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой.
— Что же ты! — Кука передал ему кисть.
Тот покачал головой и слегка отстранился.
— Пиши! — заорали все хором.
Приск раскланялся, как актер на просцениуме, а затем вывел:
«Многие писали на этой стене, а я — ничего».
«Браво!» — на единственном чистом кусочке подвел итог дискуссии Молчун.
После чего легионеры побежали к водопроводу — мыться.
Когда сбросили туники, то обнаружили, что у каждого на спине проступают красные полосы буквой «V».
— Э, похоже, нас приняли в легион! — вздохнул Квинт, изворачиваясь и нащупывая пальцами набухший рубец.
— Хорошо, что мы не в легионе XXII, — заметил Молчун.
Кажется, это была первая его шутка за все время их знакомства.
В конце четвертой ночной стражи Приск проснулся из-за того, что кто-то тряс его за плечо. Тряс яростно и приговаривал: «Проснись!»
Комната уже была заполнена сероватым предрассветным сумраком, и Приск сумел различить, что разбудил его Крисп.
— Ты что, сдурел? — пробормотал Прииск. — Будить до трубы…
— Т-т-тиресий умер… — пробормотал Крисп, заикаясь.
Тут Приск, наконец, увидел, что парень весь трясется. Мигом с Приска слетел весь сон, Гай вскочил, взлетел на верхний ярус. Тиресий лежал вытянувшись, без подушки и без одеяла (скомканные, они валялись в ногах), голова откинута, открытые глаза стеклянно смотрели в потолок. В комнате светлело все больше, и теперь было видно, что глаза его как будто подернулись мутной пленкой.
Крисп тоже забрался наверх.
— Его убили? — спросил, клацая зубами.
— Н-не знаю…
Приск схватил Тиресия за плечи и встряхнул раз-другой, голова мотнулась из стороны в сторону. Внезапно Тиресий дернулся и замолотил по воздуху руками — Приск мгновенно слетел с верхнего яруса, так что очнувшийся Тиресий решил, что тряс его Крисп. Он схватил парня за горло и заорал на всю казарму:
— Убью!
Крисп от ужаса только открывал и закрывал рот, уверенный в тот миг, что Тиресий — оживший мертвец и сейчас его загрызет.
Все вскочили.
Тиресий спрыгнул вниз, схватил стоявший на сундуке кувшин с водой, плеснул себе в лицо, несколько раз судорожно вздохнул, как добытчик губок, всплывший с большой глубины. Потом вылил остаток воды на голову. Глаза у предсказателя были безумные. Но он хотя бы моргал, и мутная пленка исчезла.
— Никогда! — сказал он и простер руку, будто оратор или заклинатель. — Никогда не будите меня… Иначе… — он затряс головой, и с волос полетели брызги, — душа не вернется в тело!
Обессиленный, Тиресий плюхнулся на койку Приска.
Кука опасливо тронул предсказателя за плечо:
— Тирс, так ты не умирал?
— Я странствовал, — ответил Тиресий.
Глава IV
Центурион Валенс
Лето 849 года от основания Рима[43]
Эск. Нижняя Мезия
Обычно тренировал новобранцев специальный инструктор из числа ветеранов, но в этот раз Валенс занялся «цыплятами» лично.
Центуриона явно задело, что Адриан отозвался о новичках с презрением. И то: каждый из них (за исключением Малыша) был ниже Адриана почти что на полголовы. Ну, может быть, для военного трибуна сила и рост — отличные качества. А для легионера высокий рост может обернуться бедой — вражеский пращник первый приметит великана в строю и первому засадит камнем в лоб.
«Новобранцы не хуже других, — размышлял Валенс, расхаживая перед новичками. — Другое плохо. Их мало. Восемь вместо ста. Наверняка Сульпицию просто не выдали денег, да и нам вон задерживают жалованье. Говорят, легионная казна пуста. Да только дакам плевать, пустая казна или полная, они все равно зимой явятся на этот берег. С половинным составом легиона их не удержишь. Почти все сторожевые бурги[44] пустые, стоят для вида. Если разошлем в каждый, как положено, по пятьдесят человек, то в лагере никого не останется».