— Да я всего два раза с ним говорил, — смутился Приск.
— Многим одного раза хватило.
Невольно всплыли в памяти слова Куки: будто пленника запытали до смерти. Приск содрогнулся.
— Что, проняло? — усмехнулся Валенс.
— Вышел отсюда! — обмирая от собственной смелости, заорал Кука.
Он соскочил с кровати, шагнул навстречу непрошеному гостю. Голос сорвался, зазвенел.
Приск поднялся следом. Малыш заворочался на своей койке, демонстративно спустил ноги — мол, готов встать, если что.
Фирмин повел плечом, Кука отлетел к стене. Приск выхватил из-под матраса заранее спрятанный туда учебный меч. Убить им не убьешь, но приложить можно хорошо. Но ударить Приск не успел — неведомая сила выдернула Фирмина из дверного проема.
— Орк! — только и успел взреветь благодетель Скирона, исчезая где-то в коридоре.
— Фирмин! — раздался голос Валенса. — Ты опять здесь! Сказано: увижу подле новобранцев — изувечу.
И не успел мошенник подняться, как палка центуриона принялась охаживать его спину. Да еще подметкой с гвоздями Валенс добавлял от души. Фирмин только охал, пряча от ударов голову и пах. Потом центурион ухватил легионера за шкирку, выволок из казармы и уже на улице разошелся вовсю. Новобранцы высыпали поглядеть на представление. Ух, как бил Валенс, с оттягом, не жалея спины, так что туника вмиг пошла полосами, в прорехах на коже заалели рубцы.
— Поймаю кого в канабе, в три раза больше получите! — пообещал центурион тиронам, отирая взопревший после экзекуции лоб. — Фирмин, марш за мной! Латрины мыть, а то в третьей центурии понос, все засрали, мерзавцы! Живо! Скирон, присоединяйся. Гляжу, не слишком ты устал, коли в канабу захотелось! Шире шаг! Шире! А то за всю ночь не управитесь.
К концу лета в лагерь прибыло еще человек сорок новобранцев. Их, в отличие от «славной восьмерки», определили в пятьдесят восьмую центурию, в соседний барак. Так что восьми тиронам очень быстро сделалась ясна вся особость их положения: новобранцев из пятьдесят восьмой тренировали по два ветерана на контуберний, а центурион появлялся лишь для того, чтобы отчитать нерадивых и угостить ударами палки. Зато ветераны не жалели розог, поутру являлись с целым ворохом этого добра, чтобы к вечеру измочалить все до единой о спины молодняка. У многих ссадины нагнаивались и взбухали алыми язвами. Кормили их, правда, не хуже, чем Приска и его друзей, но вечером никто не давал этим ребятам отдыха: являлся либо опцион, либо центурион лично и гнал на работы — до самой темноты.
— Я вот что думаю… — сказал Тиресий Приску как-то вечером, разглядывая парней из соседнего барака. — Валенс назвал нас быками, помнишь…
— Ну…
— А знаешь, каких бычков кормят лучше всего и не заставляют пахать? — и, поскольку Приск молчал, ответил сам: — Предназначенных для жертвоприношений, вот каких.
— Значит, — ответил Приск, — мы должны сделать так, чтобы не попасть под жертвенную секиру.
— Что именно?
— Я думаю.
Тиресий взял его левую руку, повернул ладонью наружу.
— Думай быстрее, старик, тебе грозит опасность.
Глава V[61]
Фирмин
Лето 849 года от основания Рима[62]
Эск. Нижняя Мезия
Три когорты выстроились на плацу с полным вооружением, с грузом на палках-фастигатах — каждый нес запас пищи на три дня, нехитрый скарб, котелок или миску и два кола для временного лагеря. Когорты уходили инспектировать лимес. От бурга к бургу, от крепости к крепости, и так вдоль Данубия до самых Нов, до лагеря Первого Италийского легиона, а потом еще дальше, до городов Малой Скифии.
— Готовы? — по обычаю трижды спросил легат Наталис.
— Готовы! — трижды гаркнули легионеры.
Когорты двинулись. Впереди на рыжей кобыле ехал сам легат. Рядом с ним гарцевал на крупном сером жеребце трибун Элий Адриан.
Тиресий вдруг выступил вперед, сказал громко:
— Бойся старого кабана, трибун.
Тот ничего не ответил, лишь глянул на Тиресия пристально, в упор. Потом, уже у самых ворот, обернулся.
Новичков в поход не брали. Они наблюдали, построившись, как покидает лагерь практически половина состава.
— Говорят, жеребец Адриана обрюхатил всех кобыл у наших всадников, — хмыкнул Кука.
— А самих всадников — сам Адриан! — заржал тихоня Квинт.