С ног до макушки закованный в железо, Сюань Чжи повторил команду:
– Вперед!
Вздымая густую красноватую пыль, китайские латники двинулись навстречу врагу.
Парфянские полководцы молниеносно отреагировали на попытку обхода их ударной группировки. Ими овладело желание не упустить подвернувшийся случай. Ударом бронированной лавы растоптать слабый фланг китайцев и на плечах деморализованного противника ворваться в центр и тыл. Раздалась дробь барабанов, прикрепленных к седлам катафрактиев, и по команде сотников парфянские конники поскакали на замедлившие шаг ряды ханьской пехоты.
Заранее зная, что произойдет в следующий момент, Бань Чао взмахом руки тронул с места резервные уйгурские тысячи. Панцирные уйгуры начали крадучись спускаться с холма на равнину.
– Первый ряд, на колено! Сомкнуть щиты! Второй, третий ряды, уплотнить строй! – командовал Сюань Чжи.
Сзади живой стены арбалетчики Цао Ли Дэ расположились в три линии, в шахматном порядке. Стрелки извлекли из колчанов длинные стрелы с двумя параллельными бамбуковыми трубками у оперения. Короткие хлопковые фитили торчали из набитых порохом и заткнутых промасленной шелковой ватой деревянных коленцев. Это и было Оружие Огнедышащего Дракона. Топот конницы становился все ближе. Передние парфяне угрожающе наклонили тяжелые четырехметровые копья-контосы. Цао Ли Дэ поднял изогнутый меч.
– Зажигай! Залп!
Подручные арбалетчиков разом поднесли пылающие лучины к фитилям. Сотни стрел, оставляя за собой дымные хвосты, взвились в небо. На середине полета яркое сверкающее зарево охватывало древко. Получившее дополнительный импульс оружие с утроенной пробивной силой устремлялось вперед. Пораженные парфяне, не помня себя от ужаса, разворачивали коней. В это скопище Цао Ли Дэ приказал дать еще три залпа. Машина боя была запущена, и остановить ее не смогли бы даже боги. Успевшая развернуться уйгурская конница кинулась преследовать удирающего неприятеля. Следом неспешно зашагала отлично поработавшая пехота. Страшные в наступлении, но беззащитные в бегстве катафрактии парфян валились под копыта уйгурских лошадей, десятками падали под ударами булав и кривых мечей.
Видя отступление главных сил, дахи и массагеты покинули место сражения. Пехота парфян, состоявшая из персов и греков Александрополя и Нисы, оказалась брошенной на произвол судьбы. Стиснутая с четырех сторон фаланга приготовилась подороже продать жизни. Гань Инь через переводчика предложил противнику сдаться. Тимолай, командир греков, опустил тяжелый акинак[128]. Капли пота струились по его лбу. Соратники угрюмо молчали. Грек посмотрел вслед клубящейся пыли, на запад уходила разбитая кавалерия, и грубо выругался.
– Сдаемся! – гаркнул он и первым воткнул меч в землю. Злобно матерясь, гоплиты бросали щиты и копья и понурой гурьбой спускались с высоты вниз. Китайцы безразлично глядели на них, потягивая из тыквенных фляг воду, заваренную зеленым чаем и верблюжьей колючкой.
Перед отъездом они долго молились, поставив возле табличек с именами предков множество ароматных курительных палочек. Немного риса и мяса с вином посвятили могущественному Шан-Ди – повелителю духов неба и земли.
– Ну вот, пожалуй, все! – проговорил Бань Чао. Гань Инь и другие офицеры поднялись с колен и вышли из сине-желтого шатра командующего. Тао Шэн держал в поводу четверых статных ферганских жеребцов. Неподалеку сидели в седлах тридцать ханьских кавалеристов. Стояли две арбы с подарками царю Парфии, на высоченных, в человеческий рост, колесах.
Бань Чао, прощаясь, сложил ладони и помахал ими в знак почтения. Гань Инь низко поклонился. Стоящие поодаль офицеры проделали то же. Два переводчика и Тао Шэн вскочили на коней.
– Да будет милостиво к вам Вечно Синее Небо, мой драгоценный Гань Инь. Я верю в успех. Что бы ни случилось, постарайтесь установить дипломатические отношения с ваном Римской империи. Если вам удастся добиться этого – ваше имя навеки останется в благородной памяти сынов Поднебесной. Прощайте!
Небольшой караван медленно тронулся в путь. Следом, правильным воинским строем, по три в ряд, зашагали отпущенные на свободу греки. Вчерашние враги, нагруженные мехами с водой, весело маршировали в обратную дорогу. Домой. Поравнявшись с китайским полководцем и его штабом, греки как один прокричали «Эвоэ!» и запылили дальше.
Часть вторая ЗЕМЛЯ ВОЛКОГОЛОВЫХ ДРАКОНОВ
1
Под утро ему опять приснился Диурпаней. Высокий властный, в расшитой золотыми бусинами долгополой куртке, свергнутый царь даков стоял напротив ложа и, поигрывая рукоятью гетского кинжала, сардонически улыбался. Он не боялся его приходов, просто надоело вести нескончаемые бесполезные споры. На этот раз призрак начал издалека.
– Что, Децебал, много золота принесли тебе шахты Алутуса и Ампела? Наверное, немало посуды и изделий отволок ты в горные тайники костобоков и патакензиев с тех пор, как завладел копиями?
– Чего тебе надо, Диурпаней? – Он с неприязнью отодвинулся к стене, кутаясь в медвежье одеяло. – Почему ты никак не оставишь меня в покое? Разве я не устроил тебе похороны, как подобает вождю своего народа? Тебе мало того золота и серебра, что положили в могилу? Или наложницы, задушенные на тризне, плохо ласкают тебя? Пятнадцать самых красивых сарматок и германок я отправил вместе с тобой к Замолксису. Что тебе за дело до моего золота?
– Да, ты торжественно проводил меня, Децебал. Не без твоего совета Мукапиус подсыпал яд и умертвил бессильного, но еще опасного для вас соперника.
– Я не несу никакой ответственности за решения верховного жреца Замолксиса, и ты не смеешь обвинять меня.
– Несешь, Децебал, несешь, и ты знаешь это. Теперь-то зачем темнить? Ты боялся, что могущественные роды трансильванских альбокензиев вернут мне отобранную власть. Ты опасался, что фюреры маркоманнов и квадов не пожелают иметь с тобой дело до тех пор, пока жив законный владыка Дакии. Ты боялся, наконец, что римляне придут на помощь обездоленному старику. О, вы вовремя отравили меня, Децебал!
Он рывком отбрасывает меховое покрывало, силится встать и никак не может этого сделать. Невидимая сила прочно удерживает тело в полулежачем положении. Странные тени чередой проходят за спиной умерщвленного царя.
– Ты надоел мне, Диурпаней! – кричит он тогда с ненавистью. – Ты каждый раз пытаешь об одном и том же! Да! Это по моему приказу тебе прислали настоянное на цикуте вино! Что ты сделал для Дакии?! По наущению ее врагов ты разграбил Мезию и убил римского наместника Это из-за твоей глупости пришли на нашу землю их легионы. Что ты делал тогда, когда солдаты Фуска разоряли наши селения? Старейшины и вожди альбокензиев и сельдензиев уже готовились продаться Домициану, и ты поддерживал эту шайку изменников. Вы решили сложить оружие, потому что боялись свободных бурров и костобоков больше, чем ненасытных римских свиней. В тот трудный час я забрал у тебя венец верховной власти, чтобы спасти родину. Это мой брат Диег и я вместе с вольными даками убили Фуска и истребили весь легион Жаворонка. Те, кого вы не успели сделать рабами, уничтожили вместе с германцами корпус Хищного. Они вместе со мной сражались с когортами Юлиана и вынудили наконец Домициана подписать мир. Как вы сбежались тогда, когда пришла пора делить уплаченные по договору деньги. Я никогда не жалею о том, что убил тебя, Диурпаней!
Призрак пятится под этим гневным напором. Децебал все время старается встретиться с ним взглядом. Но глаза бывшего вождя обладают странным свойством. Они тускнеют, как только глядят прямо. Бездонная пустота скрывается под прищуром тяжелых век.
– Запомни, Децебал, – каким-то сожалеющим тоном говорит пришелец из мира теней, – никогда и никто из тех, кто заигрывал с чернью, не добивался поставленных целей. Пока не поздно помирись со знатью трансильванов. Они самые могущественные во всей Дакии от земель котинов до берегов Ахшена. Их власть и золото безграничны. Нищие правители костобоков отвернутся от рода Дадесидов, как только почувствуют себя достаточно самостоятельными. Такова природа всех облагодетельствованных бродяг.