— Ты должен поесть, — сказал Венанций. — Надо восстановить силы, завтра мы возобновим поиски.
Фульциний кивнул и взялся за курицу. Голод все-таки взял свое.
— А вот это вряд ли, — протянул Петрей. — Жаль ее, конечно. Но у нас есть дело. И его надо сделать.
— О чем ты говоришь, центурион? — возмутился Венанций. — Пока мы не узнаем, что случилось с Ливией, мы не можем…
— Можем, патриций. Можем и должны. Слыхал, что такое долг? Чего мы точно не можем — так это из-за одной девчонки подставить под удар армию. Наших известий ждут. Или забыл?
От этих слов Венанций разом сник. Фульциний не стал отвечать. Пусть Петрей и все остальные говорят, что хотят. Для себя он уже решил — не уйдет он отсюда, пока не отыщет Ливию. А долг… Справятся и без него.
— Но благодаря встрече с Аррием мы уже знаем то, что хотели выяснить, — сказал Феликс. — Я ведь уже рассказал тебе, Луций оказался послом Полемия. И он ехал к Крассу с сообщением, что бургунды не выступят против Рима. Мы уже узнали то, что были должны.
— А кто такой Луций? Я его впервые вижу. Его слова для меня — тьфу!
— Не заговаривайся, центурион! Луций — мой друг. Старинный друг, я знаю его с юных лет. И я ручаюсь за него. К тому же у него есть тессера Полемия. Была, пока ее не забрал негодяй-гот.
— Да мне-то что? Я его не знаю. С юных лет. И тессеры не видел.
Феликс аж привстал.
— Я возглавляю посольство, Петрей! Ты только охранник. И не очень-то хорошо ты справился даже со своим прямым делом, чтобы давать мне советы!
Петрей пожал плечами.
— Если бы я не справился, ты бы тут не сидел, жрец. Говори, что хочешь, а только пока я сам не узнаю, что собираются делать бургунды, я на слова этого человека полагаться не стану.
— Не стоит спорить, мой добрый Феликс, — примирительно проговорил мнимый торговец. — Завтра я продолжу свой путь и выполню возложенное на меня поручение. Ты же выполняй свое. Доблестный центурион прав. Хотя к бургундам вы съездите зря. Я уже был у Гундиоха в Лугдуне, разведывал расположение их войск, смотрел, слушал… Да и не я один, у префекта много своих людей в землях бургундов. Все говорит за то, что Гундиох сохранит нейтралитет. Полемий поручил мне сообщить это Крассу, и я сообщу.
Феликс недовольно засопел, Петрей продолжал потягивать вино.
— А кто тот высокий воин, что еще не вернулся? — спросил Аррий. — Ты, говорил, Феликс, что у тебя было два спутника.
— А правда, Петрей, кто он такой?
Петрей прищурился:
— Мой старинный друг. Я знаю его с юных лет.
— Что?!
— Доблестный центурион хочет сказать, что нам этого знать не полагается, мой добрый Феликс, — рассмеялся Аррий. — Не так ли?
— Ага. — Петрей сделал очередной глоток и передал флягу Фульцинию. — На-ка вот, выпей. Тебе в самый раз будет.
Марк отпил, думая о том, с какими новостями вернется Утер. Он был готов молиться всем богам, чтобы бывшему отшельнику повезло больше, чем им всем.
Разговор сам собой увял. Венанций, обессиленный пленом и целым днем поисков, задремал на плаще, так и не выпустив из рук куриную кость. Фульциний чувствовал, что и его самого клонит в сон, но он крепился, решив во что бы то ни стало дождаться Утера.
Он появился через полчаса. Шагнул к костру и присел, протянув руки к огню. Фульциний мгновенно открыл глаза, очнувшись от полудремы.
— Не нашел, — сказал Утер, задумчиво глядя в огонь. — Вы, я вижу, тоже не преуспели.
Марк сглотнул, с трудом расставаясь с последней надеждой. Теперь он был полностью уверен, что никуда не уйдет отсюда, пока не отыщет хоть каких-то следов. Он протянул руку за флягой, и тут его взгляд случайно упал на Аррия. Старый друг Феликса не отрываясь смотрел на Утера. Он закусил губу, а на лбу его блестели капельки пота. Внезапно он отвернулся, не говоря ни слова, встал и шагнул в темноту к лошадям. Его движение привлекло внимание бывшего короля.
— Эй, постой-ка, добрый человек! Куда это ты?
— Да я только лошадок проверить хотел, — ответил Аррий, и не думая останавливаться.
Услышав его голос Утер вздрогнул.
— А ну стой! — Он выхватил из костра горящую ветку и, держа ее, словно факел, двинулся вслед Аррию. — Стой, говорю!
Все, кроме спящего Венанция, удивленно смотрели на эту сцену. Никто ничего не понимал.