Антемий успокаивающе поднял руку.
— Я понимаю, ты хотел ободрить меня красивой легендой. Зная тебя, иного я предполагать не хочу. Решив, что при известии об измене галльской армии у меня опустятся руки, ты сочинил эту сказку… Знаешь, когда-то в детстве, видя, во что превращается Рим, я тоже мечтал, что однажды прославленные герои прошлых эпох вернутся к нам и, увидев все наши бедствия, встанут плечом к плечу со своими потомками. Тогда я еще верил в чудеса, но уже сорок лет я в них не верю. Спасибо тебе, Деций за эту историю, но я давно не ребенок. Давай забудем об этом и поговорим о более насущных делах.
— Более насущных дел у нас нет! Наши воины должны быть готовы ударить по врагу, лишь только завяжется битва. Заклинаю тебя — завтра утром объяви сбор у Пренестианских ворот!
Взор Антемия потемнел, но он взял себя в руки.
— Деций Марий Венанций! Ты слишком далеко зашел. Измена Гундобада, погоня и эта стычка у ворот измотали тебя. Ты не в себе. Ступай отдохни, завтра мы снова поговорим с тобой.
Венанций стоял, кусая губы. Отчего ему казалось, что все будет так просто? Он уже видел себя в рядах императорской кавалерии врубающимся в гущу врагов, и вот все поворачивается совсем другой стороной. Какие слова он может найти, чтобы убедить Антемия?
— Вот что скажу я тебе, император. Веришь ты мне или нет, но чудо свершилось. Римские легионы снова в Италии. Два дня пробыл я среди них и сам говорил с проконсулом Марком Лицинием Крассом. В Пренесте и Габии стоят римские гарнизоны, слухи об армии, идущей на выручку Риму, разносятся по стране. Возможно, об этом уже знает и Рицимер. И тогда он готовится к битве. Несколько доблестных римлян пали там, у ворот, лишь бы я принес тебе эту весть. Завтра весь Рим убедится, что я рассказал тебе правду. Молю тебя — поверь мне! Собери букеллариев у ворот!
Антемий снова смотрел на город. Он долго молчал, и Венанций видел, как поникли его плечи. Гундобад был последней, пусть и призрачной надеждой, теперь и ее не осталось. В городе голод. Больше нет сил держаться, и неоткуда ждать помощи. Не сегодня-завтра Рим должен был сдаться.
— Надежда… — тихо сказал император. — Надежда может дорого стоить… Иногда, Деций, ты кажешься мне воплощением юности Рима. Был бы у меня твой задор… Но как же мало таких, как ты, среди римлян! Но… В конце концов, что нам терять?!
Он резко обернулся.
— Хорошо. Я объявлю сбор. Завтра мы будем у Пренестинских ворот, и я сам поведу букеллариев. Только вот чем это кончится? Что мы увидим завтрашним утром, Деций?
Антемий сделал знак, что он может идти.
— Завтра утром ты услышишь букцины римских легионов. И Рицимер тоже услышит.
«Что ж это за ночь такая? То все идет тише некуда, а то сразу столько всего свалилось? — Рицимер потер виски и плеснул в лицо холодной водой. — А мне спать хочется. Старею, видно, старею…»
Ему уже перевалило за семьдесят, но правитель Италии все еще крепок. Рука еще может держать меч, а ум столь же острый, как и в былые годы. Семнадцать лет он владеет Италией, свергая и назначая императоров по своей воле. Он бы сам давно уже стал королем — ведь он имеет на это право. Сын короля свебов и внук короля готов, он ничем не уступает Гейзериху, Гундиоху, Эвриху, но вместо того, чтобы прямо надеть корону, вынужден всего лишь стоять за троном. А всё эти римляне…
Рицимер презирал римлян. Этот народ, владевший некогда миром, измельчал настолько, что неспособен защитить даже свою страну, не то что владеть империей. Но они все еще кичатся своим славным прошлым и не потерпят на троне «варвара». Среди них был лишь один, достойный уважения. Вот это был человек! Но «последний римлянин» Аэций давно отправился к предкам, убитый бездарным и развращенным Валентинианом. А может, оно и к лучшему. Теперь уж никто не в силах помешать ему, Рицимеру, оставаться хозяином Италии. Хотя они и пытались…
Он вспомнил Майориана — вот пример черной неблагодарности! Возведенный на престол им, Рицимером, жалкий офицеришка действительно возомнил себя императором, вовлек Италию в ненужную войну, проиграл ее, да еще решил избавиться от своего благодетеля. Ну что ж, он получил по заслугам. Затем был Либий Север. Этот всем был хорош — сидел в своем дворце, красовался в императорском пурпуре, устраивал пиры да попойки — но не лез в дела государства. Жаль, что пришлось его отравить. Но иначе грозила война с Империей. Лев Фракиец что-то уж слишком рьяно взялся за дело, навязал ему этого Антемия…
Поначалу все шло хорошо. Он даже породнился с новым императором, женившись на его дочери. Рицимер усмехнулся воспоминаниям — та еще женушка. Еще на свадьбе сидела с таким видом, будто ее хоронят заживо, ну а потом… Ну, может, он и был немного грубоват, но нечего было сопротивляться. Эта молодая патрицианочка считала его уродливым стариком, носик свой еще воротила — терпеть это все, что ли? Она ж его жена, как никак. Теперь в Риме сидит с папочкой. Ничего, скоро мы туда войдем и ею еще разок попользуемся, пожалуй. А может, и нет. Не до того сейчас.