— Есть тут одна Гретхен, по уши влюблена в Бобра, только сама этого еще не знает, — поясняет Чарму Бобби.
Бобер выигрывает раздачу и игру. Бобби Валдо вскакивает недовольный:
— С меня хватит. Черт, я последнее время что-то нервный стал. Мы уж сколько времени дурака валяем, вы это видите?
Бобер улыбается:
— Хочешь пробиться в сержанты, Бобби? — Бобер поворачивается к Гарри: — Бобби опять захотелось в Феникс, еще немного повозиться с этими парнями из профсоюза рабочих прачечных, до конца поставить их на место. Он такие вещи любит.
Бобби вспыхивает и надвигается на Бобра. Тот невозмутимо смотрит на него.
— За какую работу я в с удовольствием взялся — так это чтобы мне сказали, будто ты много болтаешь, я взял бы тебя в пустыню и как следует закрыл бы тебе пасть.
— Э, закройтесь вы оба! — раздраженно перебивает их Гарри. — Сдавай, Бобер.
Джерри Баклер, управляющий «Камеруна», спит по пояс раздетый на кафельном полу ванной. Щека и грудь не чувствуют холода кафеля. На лбу Джерри ушиб — падая, он ударился о край унитаза. Он еще мокрый от воды, которой обильно полил его Макс Хейнс. Во сне Джерри Баклер быстро катится с заснеженной горы. Он, маленький, сидит на красных санках, а за его спиной — отец. Отец управляет санками, крепко держит сына и смеется во весь голос. Холодный ветер обжигает лица. Но внезапно отец исчезает, и он никак не может повернуть санки. Гора становится круче, ветер воет в ушах, и гора обрывается в бесконечную черноту. Уже поздно, давно пора быть дома, а он ничего не может поделать, вцепился мертвой хваткой в санки и кричит, хотя его никто не слышит.
Гидж Аллен опять лежит на своей постели в комнате, которую ему выделил Эл Марта в своих апартаментах, и снова доставляет удовольствие мисс Гретхен Лэйн и находит, что ее желания ничуть не меньше, чем в прошлый раз. Она ему понравилась в тот момент, когда после вранья Эла так здорово разозлилась на Бобра. Гидж спокойно подкатил к ней и нашел, что она весьма не прочь дать увлечь себя. Через некоторое время они отдохнут, оденутся, выпьют нагревшееся уже виски и пойдут на всякий случай в большую гостиную, где случайно идет вечеринка.
Гидж знает, что Эл опять будет смеяться над ним: мол, никогда не видел человека, который готов расшибиться в лепешку за сто долларов, имея в виду тот спор. В тот момент, когда другая плоть начинает буйствовать, настаивая на своем, он меланхолически размышляет, не просто ли это притворство, не слишком ли он стал стар, чтобы связываться с такими первоклассными профессионалками, которые все до одной, кажется, говорят и делают одно и то же, как будто окончили одну и ту же подпольную школу, проходили муштру у одного и того же командира или сошли со строчки каллиграфически выписанной одной и той же буквы.
Викки Шэннард лежит нагая и одинокая, причесанная, завитая, надушенная, натертая кремами в огромной кровати. Драпировки на окнах закрывают то, что осталось от дневного света, мерно шумит кондиционер. Глаза ее закрыты, на веках рукой мастера нанесены голубые тени. Викки сделала необходимые звонки. Завтра она вылетает в Нью-Йорк, и Дикки встретит ее там, он привезет из Нассау первые из множества бумаг, которые нужно изучить и подписать.
Хью предложил ей переселиться в другой номер, но она поблагодарила его и сказала, что в этом нет никакой необходимости. Хью поблагодарил ее за присланную ему золотую зажигалку.
Викки сегодня устроила себе большой банный день. Вымылась, причесалась, накрутилась, накрасилась, намазалась.
Одна. Веки закрывают по-детски невинные голубые слегка навыкате глаза. Острым розовым кончиком языка она проводит по губам, чтобы увлажнить их. Протяжно вздыхает. Сгибает ногу в колене и обхватывает руками.
Потом руками сильно, до боли, сдавливает налитые белые груди. Чувствует, как горячая волна возникает и усиливается в ней. Испытав ожидаемые ощущения, она постепенно успокаивается. Внезапно на Викки накатывает чувство собственной заброшенности и ненужности, и она разражается рыданиями, долгими, со всхлипываниями. Слезы потоком устремляются из ее глаз.
Впервые в жизни она плачет не от физической боли. Она сама этому удивляется, но от этого ей не легче. Кудрявая головка катается по подушке, и слезы капают на перкалевую наволочку. Тело все время вздрагивает. Наступил час тяжелого отрезвления. Викки оплакивает себя ту, которая есть, и ту, которая была, плачет, предвидя грядущую пустоту, плачет, внезапно осознав, что потеряла любимого человека, осознав это слишком поздно и после того, как в тишине яркого утра раздался мягкий и страшный звук упавшего тела.
Макс Хейнс вывел Эла Марта в фойе апартаментов, где было относительно тихо, и они остановились у дверей персонального лифта Эла.
— Смотри, как движется парень, вон тот, — сказал Эл. — Плечи какие, смотри. От пояса и ниже — где-то полусредний, а выше — на полутяжелый тянет. Даю что хочешь на отсечение, от такого живым не уйдешь, Макс. Тридцать четыре боя — и двадцать один нокаут. Этот парень далеко пойдет, это я тебе говорю. У меня интуиция.
— Спасибо, но ты же знаешь, как я отношусь к боксерам, Эл.
Эл засмеялся и шутливо ударил его кулаком в плечо:
— Конечно, присосался к певцам и паутинкам, и больше ему ничего не надо. Ладно, только не забывай, малыш, что или я имею кусок в каждом твоем новом деле, или в масштабах страны тебе доступ к музыкальным автоматам закрыт.
— Ты что, за дурака меня считаешь, Эл? Но я тебе про другое пришел сказать. Я велел Доусон поработать с Гэллоуэллом.
Эл, сведя брови, на некоторое время ушел в размышления.
— О'кей. Девочка она умная. Но если у нее ничто не выгорит, смотри не перегибай палку. Это тебе не какой-нибудь торговый агент. Если он что заподозрит, мы столкнемся с очень влиятельным мужиком. Ты помни о том, что четверть миллиона — или чуть меньше — это не те деньги, из-за которых стоит сердить такого человека. Ну, будет у нас с бухгалтерией похуже на одну неделю. А вот если старик разозлится, он нам не простит.
— А что он может сделать?
— Откуда я знаю? Старики — они, как дети, обижаются, когда их хотят обмануть. Он может, например, пустить деньги на то, чтобы натравить на нас федеральные службы, те устроят негласную проверочку наших книг, какое-нибудь расследование, без которого мы вполне бы обошлись. Может нанять кучу неглупых и жестких парней, Макси, и велеть им сделать «Камеруну» что-нибудь нехорошее, это они сами придумают, и кое-кто из них приедет сюда, а мы и знать не будем... В общем, мы сделали все, что надо, и если он не клюнет на прелести Доусон, то с этим и кончить. Я сказал.
— О'кей, Эл.
— Как у тебя дела с Дарреном?
Втягивается потихоньку. Наши «сливки» действуют вроде бы на него так же хорошо, как и на других. Я немного переплатил тут ему, для лучшего взаимопонимания. Как это, нормально?
— Ты прекрасно знаешь, что нормально, Макс. Даррена надо повязать так, чтобы он от нас не ушел, парень того стоит.
— А как в Лос-Анджелесе понравился прыжок Шэннарда?
— Они очень разочарованы. Такое дело ушло.
— А его блондинка не продаст?
— Ей это не нужно, она не хочет. Я говорил с ней. Страховка вытащит ее из замазки.
— Может быть, есть способ изменить ее мнение, Эл?
— Немножко поздно, Макси.
— В каком смысле?
— Спорю на что хочешь, что в ближайшие несколько недель она должна встретиться с очень интересным малым. Готов спорить, что он знает, как сделать, чтобы бедная вдовушка забыла о своем ужасном горе. Спорю, что и у него есть планы насчет нее.
— Его можно пожалеть.
— Почему это можно пожалеть?
— Прожженная баба, Эл. Ничего не упустит.
— Это уже не мое дело, парень, и не твое, это точно. Так что давай будем думать о том, за что тебе платят, договорились?
— Договорились.
— Так. Завтра-послезавтра Гидж свезет Джерри опять в тот загородный санаторий на некоторое время. Он сейчас в жуткой форме, никогда его таким не видел, так что ему долго там отмокать. Через Даррена сможешь работать?