— Он у меня через месячишко будет по проволоке ходить.
— А то, что я слышал насчет него и Доусон, как с этим?
— Когда они оба у нас в кармане, Эл, чего нам беспокоиться?
— Слушай, ты меня, ей-богу, иногда убиваешь наповал, парень.
— Я просто люблю, чтобы все шло гладко.
Хью Даррен стоял за стойкой регистрации и взвешивал на ладони массивную золотую зажигалку. На ней прописными печатными буквами были выгравированы инициалы Шэннарда. Это можно убрать и заменить. Хью подумал, пойдет ли он на это или нет. Если оставит — не будет ли это демонстрацией показной верности памяти?
— Все нормально? — спросил его служащий отдела регистрации.
— Что нормально?
— Я только что сказал, мистер Даррен. Мистер Хейнс попросил меня проверить, находится ли сейчас мистер Гэллоуэлл в своем номере. Не было причин отказывать, я проверил — он там. Правильно?
— Да, все правильно. Только, Джимми, надо помнить, что мистер Хейнс не имеет никакого отношения к делам отеля.
— Да, сэр, — ответил Джимми со скептическим выражением на лице.
— Информацию дать вы, конечно, ему можете.
— Да, сэр.
— Но если речь заходит о каком-либо действии с вашей стороны, сути которого вы не понимаете или думаете, что тут что-то не так...
— Например?
— Обязательно пример нужен? Ну, например, разрешить человеку от мистера Хейнса покопаться в ячейке какого-то нашего гостя и прочесть оставленную для того записку.
— Не-ет, это исключено! — воскликнул Джимми как-то очень неестественно.
— Ну да, исключено. Конечно, исключено. По невинным вещам вы спрашиваете меня, а по другого рода — нет.
— Простите, сэр?
— Можно создавать впечатление полной лояльности и в то же время не отказываться от маленьких денежных подачек.
— Боюсь, я вас не понимаю. — Джимми, весь красный, заерзал на стуле.
Даррен сунул зажигалку в карман.
— Ладно, проехали, — устало сказал он. — Работа здесь совсем не изменила вас. Вы только приходите сюда иногда по субботам помочь, когда много клиентов...
— Что?
— В широком смысле слова, Джимми, это дом с дурной славой, и все мы к нему прилаживаемся.
Джимми в замешательстве попытался изобразить улыбку в ответ на то, что он принял за шутку, которую, дескать, понял. Направляясь к своему кабинету, Хью чувствовал, что служащий так и стоит, уставившись в его сторону.
"И я прилаживаюсь, — подумал Хью. — Будешь негибким, как столб, — тебя сшибут. Так что держись свободно, расслабленно, готовый отступить в сторонку, отклониться, качнуться и встать на место. Гибкость — первое условие выживания в этих местах. Надо стоять под деревом, на котором растут деньги, и держать шире карманы. И если что упадет, то я не виноват, это всего лишь гравитация, это не должно затронуть моих основ. Я заработаю то, что хотел, а потом соберусь и уеду, у меня будет свое шоу, и я его поставлю, как я хочу.
Здесь есть хороший народ. Большинство артистов — душевные, надежные, привлекательные люди. Как моя Бетти. И простой люд из казино и гостиницы тоже в основном приличный. В простых вещах на них можно рассчитывать. Но я работаю на том уровне, где приходится иметь дело с такими, как Хейнс. Так что надо приспосабливаться к их методам — или уходить. Приспособление не подразумевает одобрения. Это просто-напросто реалистический подход. Или склонишься, или сломишься. Вот такой тебе тут предлагают выбор. Немножко склониться можно, надо быть идиотом, чтобы не понять этого.
Да, но я же прекрасно понимаю, что тот телефонный обман Макс Хейнс мог бы проделать и без моего ведома. Эту телефонистку и уговаривать не надо было. Но он это проделал через меня, и теперь в запертом ящике моего стола лежат двадцать стодолларовых бумажек. Абсурд какой-то — платить такие деньги за помощь, зная, что она ему и не нужна.
Покупают меня что ли? Нет уж. Но он пусть так думает. А две тысячи долларов — это будет солидная часть, скажем, причала, куда яхты будут подходить много лет после того, как я и имя-то Макса Хейнса забуду. Он думает, что ловко затягивает меня в свои сети, а на самом деле все наоборот. Это я его использую. Я стою и улыбаюсь под денежным деревом".
Гомер Гэллоуэлл сидел в своем огромном номере. Сняв пиджак и положив ноги на другое кресло, он потягивал прекрасный бурбон и придирчиво, с презрением следил за кадрами получасового вестерна на телеэкране. Его не интересовали сюжет или слова, написанные для актеров. Он время от времени предавался этому хобби, издеваясь над вестернами как человек, не понаслышке знающий ковбойское дело.
Но вот он встал и, захватив очки, пошел к двери, в которую постучали.
— Ах, это миз Бетти! — радостно воскликнул он, не ожидавший такого визита. — Заходите, присаживайтесь.
Бетти нерешительно вошла. Она заметно нервничала и дверь закрыла так, будто прокралась в комнату. Глаза у нее были широко раскрыты, она выглядела напуганной, как молодая лошадка, попавшая на местность, где много гремучих змей.
— Я не хочу оставаться здесь дольше чем на минуту, Гомер.
— Вы так выглядите, что немножко выпить вам не помешает, — сказал он и, сделав несколько шагов, выключил телевизор.
— Нет, спасибо. Правда, нет. Помните, когда мы познакомились и договорились быть друзьями, у вас возникло подозрение, что я испытываю чье-то давление, принуждение? Вы сказали, что поможете, если я вас попрошу.
— Я помню, хорошо помню, потому что говорил это в своей жизни не часто и не многим. Вы говорили что-то насчет звонка в Техас, если вам понадобится рыцарь на белом коне. Можете не спрашивать, остается ли мое обещание в силе. Раз я сказал такое, то слова назад не беру. Если вы готовы рассказать мне, кто вам мешает жить и как, я освобожу вас так или иначе.
— Я не могу говорить здесь, Гомер. Я не могу рисковать. У меня есть место, где мы можем встретиться и поговорить. — Она посмотрела на часы. — Можете быть там в половине восьмого?
— Готов на все, лишь бы помочь вам, Бетти.
— Это мотель «Страна игр», номер сто девяносто. Ни в какой офис там заходить не надо, вход прямо с улицы.
— Знайте, для меня честь помочь вам чем могу.
Бетти быстро ушла, это было похоже на бегство. После того как дверь закрылась, Гомер нахмурился. Ореол секретности вокруг предстоящего свидания автоматически включил сигнал тревоги в подсознании Гэллоуэлла. За долгие годы немало ловких, неразборчивых в средствах женщин пытались поймать в свои сети это сочетание грубой силы и денег. Но он чувствовал себя неуязвимым перед угрозой скандалов, а его адвокаты действовали в таких случаях весьма решительно, не оставляя камня на камне от коварных планов.
Но Бетти Доусон не из той породы. Он знал, что ему нечего бояться с ее стороны. И ее горестное состояние не было симуляцией.
Вернувшись в свой номер в отеле, Бетти почувствовала себя духовно истощенной. Да, она сделала все, как хотела. Придет этот пожилой человек в мотель, она откроет ему дверь и впустит в комнату, и закрутятся невидимые кассеты. Но она представления не имела, что будет делать дальше, что говорить. Ну, будет лгать, и рано или поздно он это поймет и, в зависимости от своей склонности, или прибегнет к ее услугам, или уйдет. В любом случае это будет концом дружбы и уважения с его стороны, что она высоко ценила. Но это потеря, которую нужно перенести, чтобы избежать еще большей.
Через несколько минут надо ехать в мотель и ждать его. Бетти поправила рукой прическу, подкрасила немного губы и посмотрела — без презрения, без любопытства — себе в глаза.
Зазвонил телефон, она сняла трубку:
— Да?
— Вам междугородный, мисс Доусон.
— Это мисс Элизабет Доусон? — раздался голос другой телефонистки.
— Да, это я.
— Говорите, пожалуйста.
— Бетти? Бетти, дорогая, это ты? — Это был хрипловатый голос, знакомый с детских лет, но сейчас дрожавший от душевного напряжения.
— Лотти! Что случилось? В чем дело?
— Твой отец... О Господи, Бетти... Нет отца... Все произошло моментально. Принял последнего пациента и пошел в сад посмотреть на розы, он всегда так делал. Мой Чарли был в другом конце, он видел, как доктор упал, побежал к нему. Доктор попытался подняться, встал на колено, лицо белое как мел и рукой держится за сердце, но опять упал. Чарли как раз подбежал. Доктор Уэллборн через две минуты был здесь, правда через две минуты, со шприцами и прочим. Отец был еще жив, когда его положили в «скорую», но без сознания. Они ехали с сиреной, мы с Чарли в машине за ними, даже дом не закрыли, но по дороге он умер. Доктор Уэллборн сказал, что в любом случае его бы уже не спасли, детка. Мы только что вернулись, у меня даже не было времени поплакать как следует об этом дорогом нам человеке, который так внезапно ушел от нас... Бетти? Бетти, дорогая!