Экипаж остановился у окончания подъездной дороги, и Гамильтон вышел на гравий. Свело ногу, и он едва не упал. Стареем. Интересно, видели ли они это? Плевать, забудь. И эту мысль он тоже прогнал. Ему не плевать. Он обязан. Было что-то неестественное в том, что он взял экипаж, понял он, если в нынешние времена он мог просто открыть тоннель и мгновенно попасть сюда из квартиры в Лондоне. И саквояж взял, будто не желая, если понадобится переодеться к ужину, вернуться домой за одеждой точно таким же способом. Всеми этими действиями он будто что-то хотел доказать. С упорством, достойным лучшего применения. Будто намеревался окончить свою службу так, как было в Кебл той ночью. Понимание этого разозлило его еще больше. Только дураки и преступники не осознают того, что они делают. Похоже, у него более нет сил избежать этой участи. Прибыть сюда, как тот, кто склонил голову пред властью тех голосов, нескольких внутри одного, пред болью, желанием или эгоизмом, позволить тем, кто угрожает равновесию, разрастись и понять это лишь здесь, на пороге… будто предложить властвующим в этом доме уничтожить его. И они будут правы, сделав это.
После этой мысли он позволил себе улыбнуться с облегчением. Они будут правы, сделав это. Если он сможет это принять, все будет в порядке. Он взял саквояж. Не станет вставать на дыбы и прыгать, чтобы вернуть его, как перепуганный недоучка. Если внезапно скажет или сделает что-то не по своей воле, но это будет исходить из другой его половины, которая должна была бы быть под его контролем, равновесие еще можно будет восстановить. Ценой его жизни. И незачем об этом тревожиться.
Но мысль не оставляла его. Те, кто держит в руках его жизнь, похоже, ныне не слишком ценят равновесие в наши дни, не так ли?
Эта мысль была будто затаившаяся смерть, куда худшая, чем реальная.
Если мир искушает его разбить свой собственный карточный домик, то лишь потому, что ныне, похоже, это делает каждый. Замешкался он здесь, на дороге, право, замешкался. Осознав свою жизнь, как карточный домик.
Возможно, весь мир гибнет.
Возможно, все его ровесники это чувствуют.
Но ведь наверняка никто из них не оказался в подобных обстоятельствах?
Экипаж наконец-то уехал. Гамильтон заставил себя шагнуть вперед, глядя на саквояж в руке, от которого теперь никуда не денешься.
И вдруг увидел перед глазами приказ. Он должен идти не в дом, а в лес.
Он двинулся по извилистой тропинке, к краю леса. Небо было затянуто облаками, но тени в лесу падали под неестественными углами, так, будто кто-то где-то включил сценическое освещение.
Он вошел в лес.
Шел по тропе мимо поваленных деревьев, спиленных не так давно, но лесоруба уже не было. Остановился и прислушался. Нормальные звуки природы. Но не звуки пилы, металла по дереву, не звуки машин. Странно, что этот эффект столь совершенен.
Подошел к краю поляны. Вот откуда этот странный свет. Здесь, похоже, царило лето, поскольку свет шел сверху. И воздух теплее. Гамильтон сохранял спокойное выражение лица. Медленно шел в центр и увидел деревья, которых здесь не должно быть. Он хотел соблюсти этикет, но трудно это делать по отношению к тому, кто пренебрегает своим поместьем. Будто с него погоны сорвали и в грязь бросили. Ему захотелось накричать на них. И стало стыдно за то, что захотелось.
– Хотели меня видеть, сэр? – сказал он, обращаясь к самому высокому из деревьев.
Прошла всего пара недель с того момента, когда его вызвали на встречу с Терпином в Кебл. Командир был в гостях у декана и попросил Гамильтона присоединиться к нему за профессорским столом. Тогда это выглядело совершенно естественным, колледж Кебл существовал в этом мире и тогда, когда Гамильтон был еще студентом. Он, как обычно, прибыл в Оксфорд и, как обычно, выслушал пересуды дежурных по поводу Моргана. На мгновение остановился у часовни, подумав об Энни, о том, как ужасно ему ее не хватает. Но он даже смог смотреть на часовню и любоваться ею, и был доволен своей выдержкой. К тому времени он уже несколько недель находился в отпуске. Должен был понять, что это подозрительно долго. А перед этим его использовали для бросовой работы, куда его отправляли младшие офицеры, даже не позволив ему вернуться в драгунский полк, который без конца выходил на учения в Шотландии. Действительно, он должен был понять, прежде чем ему это открыли, что его держат подальше от чего-то важного.