– Нас представили друг другу в «Колледже герольдов». Полковник Терпин привел его туда. Осмелюсь заметить, мы не представлены.
– Простите великодушно. Я предположил, что у нас и так некоторый… уровень… знакомства.
Интересно, вспылит ли она, подумал Гамильтон. Но она улыбнулась, нисколько не оскорбившись. Хотя улыбка показалась ему вынужденной. Она еще не совсем приспособилась к тому, как все теперь происходит. В душе – все тот же герольд. Гамильтон решил, что это ему в ней нравится. Чему, конечно же, вряд ли стоит удивляться.
– Как вы думаете, почему Терпин хотел, чтобы мы познакомились? – спросил юноша.
– Возможно, он счел это уместным и желал испытать нас обоих.
Гамильтон глянул на Бесценную, будто подразумевая, что она могла бы сделать то же самое. Но она лишь нахмурила чудесные брови. Парень встал между ними. Видимо, решил, что им обоим необходимо перенести этот незримый поединок в физический мир.
– Скажите, майор, вы в карты играете? – спросил он.
Декан, без сомнения по совету Терпина, с готовностью согласился устроить игру. Избранные, те, кто уже понял, что они видят перед собой, оглядев Гамильтона и юношу, были заинтригованы и начали громко переговариваться. Вероятно, подумал Гамильтон, пока готовили стол и несли карты, что в Величайшей Британии теперь есть группы подобных людей в самых модных салонах, меняющие обличье, возраст и внешний вид. Равновесие на грани, теперь все станут бросаться в самые опасные и романтичные приключения, как какие-нибудь бешеные исландцы. Может, это результат блокады. А может, вся эта свистопляска началась сразу, когда корабль упал.
Кто-то решил, что играть будут в клок секонд. Ни Гамильтон, ни юноша играть в нее не умели. Опять же, не случайность, подумал Гамильтон. Им сдали по десять карт из новой колоды, положив одну из сдач на стол. Гамильтон взял утешительный бокал односолодового виски «Наппог Кастл», с винокурни Талламор. Ни здесь, ни за профессорским столом теперь не подавали такого, с чем справились бы защитные барьеры его головы. В этом и был смысл подобных обедов. Добраться до реального положения дел, вот в чем смысл, подумал он, вот в чем заинтересованы приглашенные сюда. Так что пришлось дать фору, по своей воле. Парню, безусловно, придется сделать то же самое. Несмотря на предостерегающий взгляд Бесценной, он взял бокал.
Основной идеей игры было собирать ряды карт по убывающей, сбрасывая их и беря новые из оставшихся на столе. Однако правила, по которым следовало выкладывать ряды, менялись каждые десять минут, отсчитываемых бронзовыми позолоченными часами декана, а еще был лимит в несколько секунд на каждый розыгрыш. Нельзя было просто сидеть и ждать, пока придет подходящий расклад. В ожидании, когда часы в часовне пробьют девять, Гамильтон вдруг понял, что нужно либо придерживать карты на дальнюю перспективу, либо постоянно играть мелкие флеши, не экономя и не ожидая грандиозного выигрыша. Время и смысл в этой игре были переплетены причудливым образом. Текущие правила игры каким-то образом проецировались на стену позади них в виде странного изображения, постоянно пугая оленя. Проекция, всех цветов радуги и расплывчатая, явно была составлена придворным льстецом, слишком много внимания уделяющим художественным вкусам его величества. Говорили, что ныне внешний вид бального зала в Хэмптон-Корт тоже меняется в зависимости от времени, а часто – столь быстро, что похож на расплывающееся изображение, как из окна летящего экипажа. В результате некоторые леди уже падали во время одного из новомодных танцев, больше напоминающих Гамильтону безвкусные скачки с постоянно меняющимся темпом, когда танцующие могут в любой момент столкнуться, и непонятно, кто где находится. Конечно же, леди списали происшедшее на свою оплошность, не став говорить, что виной тому – постоянно меняющаяся вокруг обстановка. Конечно же, так они и должны были поступить, ведь их учили вести себя учтиво, разве не так? Гамильтон снова мысленно упрекнул себя.
Они сыграли первую сдачу. Парень снова поглядел ему в глаза. Уже не улыбаясь. Не удивительно, что Гамильтон его недооценил. Сам бы вел себя точно так же. Что толку самому себе лгать? И Гамильтон поднял взгляд вверх, выше головы сидящего соперника, на мгновение задержав его там, где не следовало.
– На что вы смотрите? – спросил парень.
– Ни на что, – ответил Гамильтон и снова поглядел в карты, совершенно намеренно приподняв брови.
В первом десятиминутном раунде Гамильтон решительно пошел в наступление, соперник не успевал ничего сыграть, а он играл простенькие флеши один за другим. Казалось, парень ждет какого-то расклада, в котором ему не хватает буквально одной карты. Гамильтон узнал себя. Вот та привычка, которую вышибли из него долгие годы службы.