Однажды во время своих блужданий по городу я увидела на пешеходном переходе женщину в красных туфлях. Она стояла на островке среди потока встречных и поперечных машин, гудящих, свистящих, ревущих, она стояла там, как гром среди ясного неба. Я догадалась, что женщине забрызгали левую туфлю и ее колотило от бешенства. Машины, человечество, инопланетяне – какая разница, кто виноват? Левая туфля забрызгана – вам всем не жить! Ее лицо ничего не выражало, кроме глубочайшего презрения к автотранспорту. Но я почувствовала, как сжимаются ее кулаки, пылают от злости щеки и колотится сердце. Если хотите знать, что такое женская солидарность – вот она. Мы понимаем друг друга, как магниты. Иногда отталкиваемся, иногда притягиваемся. Мы солидарны в одном – надо постоянно держать друг дружку в поле зрения. Все остальные женские объединения – писькина грамота. Ни один мужчина, философ, математик, распрогений, не объяснит, почему женщина сделала то, а почему это. А я даже объяснять не буду. Я почувствую.
Через неделю ко мне привязался Брошенка. Долговязый прыщавый парень с глазами онаниста. Когда именно он увязался за мной, я не заметила. Брошенка держался все время на расстоянии, то пропадая из поля зрения, то появляясь. Слонялся по улице, покуда я сидела в баре. Делал вид, что он случайный прохожий и читает газету, когда я заходила в магазин. Милый мой недоносок. За женщиной надо приглядывать краем глаза, а не сверлить ее взглядом. Неприятное ощущение ползало по мне, как навозная муха. Я не могла отделаться от мысли, что мне надо принять душ. Непременно. Теплый душ, пенистую ванну. Я была готова тут же бежать домой и вдруг перехватила взгляд Брошен-ки. Так я обнаружила, что за мною следят.
Наверное, всякий мужчина до определенного возраста похож на зародыш. На прыщавый, не оформившийся зародыш. Не буду скрывать – от юношей меня тошнит. Как от бледной, прозрачной, огромной личинки. Брр, какая мерзость. Это отвратительное гоготанье, эти квакающие голоса, эти компании подростков с красными руками, их покрытые пухом морды, сопливое харканье и все, все, все, что относится к зародышам мужского пола, – ненавижу. Не знаю почему – меня тошнит. Если здесь есть повод обратиться к психиатру – вяжите меня и тащите меня. Сама не пойду. Потому что добрый доктор будет спрашивать – «а какие, дорогуша, вам юноши очень не нравятся? с большими гнойными прыщами или с маленькими?» Тогда меня вывернет, и я захлебнусь собственной рвотой. «Все дело в том, милочка, что у вас не было родного брата, – скажет добрый доктор. – Тогда бы…» Тогда бы я забилась в предсмертных судорогах. Ты слышишь меня, доктор? Я рожать не хочу только по одной причине. Вдруг родится мальчик. Прелестный пухленький мальчик. Ну разве возможно его не любить? Он будет ходить в школу. Умный, причесанный, чистенький мальчик. Мы будем вместе завтракать, будем обедать. Он будет расти. И вдруг превратится в отвратительное, харкающее, гогочущее, гнойное чудовище. Я этого не выдержу. Я его растерзаю, как свой послед. И закопаю в саду ночью, чтоб не увидели соседи мой позор, мой ужас. Не-ет. Уж лучше без этих переживаний. Кто может гарантировать, что у меня родится девочка? Приходите ко мне на чашечку кофе…
Брошенка вечно ковырялся в кармане, разглядывая меня с головы до ног. Вероятно, мастурбировал прямо на ходу. Что за развлечение? И почему он прицепился именно ко мне? Вон сколько по улице женщин бегает. В разноцветных туфлях. Так нет же – Брошенка неотступно следовал за мною и ковырялся в кармане, и ковырялся. Что-то ко мне притягивает все патологическое. Несколько раз я пыталась заманить Брошенку в ловушку, чтобы спросить – а какого черта ему от меня надо? Я забегала в разные заведения, чтобы неожиданно выскочить из засады, но Брошенка дожидался, пока я оттуда выйду, стоя на другой стороне улицы. Только один раз он заинтересовался – что же я буду делать в бильярдной? Поперся за мной. Я выпила за стойкой рюмку текилы, выбрала бильярдный стол и мастерски раскатила девять шариков. Выпила еще рюмочку и стала укладывать шарики по лузам номер за номером, номер за номером. Брошенка устроился на скамеечке у стены и наблюдал, как я выгибаюсь возле бильярдного стола. Естественно, что Брошенка был не одинок. Компания рокеров шумно обсуждала – «яйца на столе или не яйца?» (Ничего похабного – бильярдный термин, когда два шарика тесно соприкасаются.) Я не боюсь мужчин, с яйцами или без, я всегда знаю, как себя вести и что делать. Приобретенный опыт плюс природное чутье. Как может выжить в этом мире женщина, если она не знает, когда раздвигать ноги, а когда уносить ноги, да побыстрее? Рокеры – добрые ребята со своими парнями, в число которых входят мотоциклы и особый отряд специально обученных девиц. Не надо жеманно глядеть рокеру в глаза. Просто решительно тяпни пивка или текилы, правильно раскати бильярдные шарики по столу – это ему понравится. Мне ли не знать рокеров. В кожаных куртках. Однажды я целых два месяца не вылезала из седла, катаясь от «побережья до побережья». Беспечный ездок. Там же в седле и трахалась. Надоело – до чертиков. Вернулась домой и неделю падала с кровати. Удивительно – на мотоциклетном сиденье спала, как эквилибрист, а с кровати падала. С непривычки. Кроме рокеров в бильярдной были и другие завсегдатаи. Шелуха и семечки. Как только я врезала по шарам, «джентльмены» только на меня и глазели. Законное право. Именно для них предназначены такие живые картинки. Какие тут эротические корни, не берусь судить. Но девушка с бильярдным кием – это то, что прописывает доктор безнадежным импотентам. Как последнее средство. Что тут эротичного, не мое женское дело. Мое дело – катать разноцветные шары длинной палкой. Хрясь – как научил меня отец, отставной полковник, хрясь – как я играла с ним еще в детстве. Минут через пять вокруг моего стола собрались все мужчины, которые были в бильярдной. Наблюдали и шумно аплодировали. Понятно, что Брошенка остался сидеть у стенки. Тогда, перед тем как закатить в лузу особенно трудный шар, я в раздражении бросила на стол бильярдный кий. «Совершенно невозможно играть!» – заявила я. «Что случилось?!! В чем дело?!!» – наперебой загалдели мужики. «Вот этот недоносок, – я указала на Брошенку (он прижался к стене), – этот недоносок все время заглядывает мне под юбку». Ну, скажем, заглядывали все, но «джентльмены» с радостью накинулись на моего недоноска. «Одну минуточку, – сказала я, когда Брошенка повис, как тряпка, между двумя здоровенными рокерами; я взяла со стола кий и брезгливо потыкала недоноска во впалую грудь: „В чем дело? Что тебе от меня надо?“ Брошенка злобно извивался между „кожаными“, но лягаться не смел. Только зыркал на меня из-под рыжих бровей. У него были студенистые глаза неопределенного цвета, конопатое лицо и зеленая сопля под носом. Таким я запомнила сына Агриппины. „Выбросьте эту мразь отсюда“, – сказала я. И тогда Брошенка совершил трагическую ошибку. Он извернулся и укусил одного из „кожаных“ за руку, а другому оцарапал лицо. Надо знать поддатых рокеров, чтобы не делать этого. Надо понимать, что пьяные рокеры топчутся перед самочкой, пуская слюни. Рокеров много, а самочка одна. Все нервничают. Брошенка, по молодости лет, этого не учел. Или характер у него был такой – неуживчивый со своим телом. Когда рокеры принялись месить Брошенку, я не могла бы их остановить. У рокеров от природы мало тормозной жидкости в голове. Я только услышала, как жалобно стонет Брошенка. „Ы-ы! Ы-ы!“ – когда удары попадали ему по почкам. И еще слышала, как чмокаются об него кулаки и как зовет Брошенка свою мамочку – „ой, мама! ой, мамочка!“. Я так же решительно покинула бильярдную, как и появилась. Бильярдную, где мужчины учили уму-разуму недоноска. Иными словами, я сознательно бросила Брошенку на съедение рокерам. А какого хрена им еще делать? Вины, сожаления у меня не возникало. Я не всегда такая стерва, но временами на меня находит.