Сцена десятая
Без четверти пять по местному времени я и Валерия распрощались с киногруппой у отеля «Диоген». Через пятнадцать минут мы были в постели. Валерия сорвала с меня одежду, как будто одежда держалась на одном крючке. Я даже не успел заметить, когда разделась сама Валерия. Как только закрылась дверь.
Одинокая пушинка, летающая в пылесосе. Это мои ощущения. Я не обладал Валерией. На этот раз со мной вытворяли что-то непонятное. В разных позах и неоднократно. Я не чувствовал Валерии, а только свои эмоции. Я танцевал вальс «Прощай, сознание» с женщиной-невидимкой. Меня вели и направляли так естественно, что казалось – я кружусь самостоятельно. Сексуальный контакт с тенью, когда тень повторяет все изгибы твоего тела, воздействует одновременно на все твои органы, а ты даже не слышишь ее дыхания. Это необъяснимо, но у меня было полное чувство, что… я занимаюсь любовью сам с собой. Настолько профессионально меня разложили. В таком подвешенном состоянии я находился ровно три часа. Как молекула в космосе. Без перерыва на обед. До момента, когда пылесос решил, что теперь я абсолютно чистое помещение. Изнутри и снаружи. Только тогда Валерия успокоилась.
Но все-таки я успел заметить кое-что новое. Точка зрения на женщину меняется в зависимости от позы. Правильно? Так вот, Валерия оказалась натуральной блондинкой. Только такой болван, как я, не смог сразу же во всем разобраться. Мальчики, если хотите узнать, какой масти ваша подружка, – лучшая точка зрения № 69. Днем. Потому что современные краски для волос могут ввести в заблуждение кого угодно…
КРИТ. ОТЕЛЬ «ДИОГЕН». НОМЕР КАРИНЫ. ИНТЕРЬЕР
Сцена одиннадцатая
Карина вязала на спицах. Я уставился на нее с неподдельным изумлением. До того было странно видеть, как в сорокаградусную жару вяжут шерстяные вещи. В моем представлении, нужно делать это зимой, у камина.
– Зимой этот свитер я буду носить, – сказала Карина. – А вязать его надо летом. Что случилось? Зачем пришел?
Мне надо было позвонить в Прагу. Из своего номера я сделать этого не мог по одной простой причине… Я хотел позвонить Агриппине и спросить что-нибудь о Валерии. Безразлично – что именно.
– Привет! – сказал я, когда услышал в трубке контральто Агриппины.
– Ты весь в бабах, – пробурчала за моей спиной Карина.
Я только отмахнулся, а надо было поразмыслить – каким образом Карина догадалась, что я звоню женщине?
– Что случилось? – спросила Агриппина.
– Ничего не случилось, – отвечал я.
Карина зафыркала, изображая саркастический смех. Все как сговорились – «что случилось, что случилось?» Я разозлился.
– Ты хорошо знаешь Валерию? – Вы бы слышали мою интонацию. Я даже приготовился захихикать, как ехидна. Мол, как тебе мой вопросик? Лесбиянка! Об этом ты умолчала на страницах нашей тетради. Но Агриппина ничуть не смутилась.
– Вообще не знаю, – отвечала Агриппина. – Никакой Валерии я не знаю. Вот это новость!
– Что случилось? Алло?!! Алло?!! – шпарила Агриппина на том конце провода. – Говори быстрее, потому что я уезжаю. Уже такси у подъезда. Мой оболтус плюется в меня зубной пастой…
– Куда уезжаешь? – оторопело спросил я.
Хотя сообразил, что есть прелестный загородный домик у Агриппины. Возле озера. Агриппина вывозит своего сынка на природу. Чтоб он сдох, негодяй проклятый. Великовозрастный недоносок! Наверное, без него все могло бы повернуться иначе…
– «Куда-куда», – передразнила меня Агриппина. – Все туда же! До осени. А ты где пропадаешь?
– Я тебе перезвоню. – Я решил не вдаваться в подробности своей театральной жизни.
– Перезвони, – разрешила Агриппина. – Ты еще слышишь меня, подлец? В ближайшее воскресенье я буду в Праге. Оставлю сына на пару дней и приеду. Ты слышишь меня? Можем встретиться…
– До свидания, – сказал я и повесил трубку.
На некоторое время в номере у Карины воцарилась отвратительная тишина. Карина продолжала вязать, я переваривал телефонный разговор и наблюдал за Кариной. Внезапно Карина отложила в сторону спицы и взяла из вазы гроздь винограда.
– С вами надо – вот так! – сказала Карина и раздавила в руке виноградную гроздь.
Я видел, как сквозь пальцы вытекает бурый виноградный сок.
– Иначе вы ничего не понимаете, – добавила Карина.
Почему же – «не понимаем»? Я все понял. Что Агриппина знать не знала никакой Валерии. В этом можно было не сомневаться.
КРИТ. ОТЕЛЬ «ДИОГЕН». НОМЕР АЛЕКСАНДРА
Сцена двенадцатая
У Александра роман с Лолой. Надо видеть, как она вокруг него обвивается. Когда я зашел к Александру в номер, он давил пальцами на кнопки калькулятора, а Лола высовывалась из-под манжета его рубашки. И наблюдала.
– Не двигайся, – сказал я Александру. – Ради бога, не двигайся.
С ума сойти можно! И как это человек не замечает, что по его телу ползают гадюки?
– Сейчас я возьму нож и избавлю тебя от этой твари, – добавил я.
– Не надо, – сказал Александр и спрятал Лолу под манжет. – Лола не ядовита. Лола – ужик. Я ошибался насчет Лолы.
Еще одно великое прозрение. Сколько же можно нас обманывать? Или мы обманываемся сами?
– Ты уверен? – спросил я.
– Абсолютно, – отвечал Александр. – Я показывал Лолу ветеринару. Она молодая и здоровая – уж. Даже не беременная. Мне надо было давно взглянуть на ее документы.
А вот это мысль! Я пожелал влюбленному Александру счастья в личной жизни и развернулся на выход.
– Ты куда? – спросил Александр.
– За Валерией, – ответил я. – Через полчаса мы выезжаем на съемки.
ПРАГА. ВОЗМОЖНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ИНТЕРЬЕР
Сцена тринадцатая
Третий раз ко мне стучится размалеванная Смерть.
– Кто там? – спрашиваю я, разглядывая странную даму сквозь дверной глазок.
– Свои, – отвечает Смерть простуженным голосом и чихает.
– А что, звонка нет? – возмущаюсь я. – Обязательно надо барабанить как сумасшедшая?
– Мне положено стучать, – оправдывается Смерть. – Все кулаки отбила, предупреждаючи, – жалуется она и снова чихает.
Нагло врет. Совсем недавно Смерть просвистела в сантиметре от меня на розовом «ягуаре». И даже рукой не помахала. Надралась, видимо, с утра пораньше. Пьянь безмозглая. Интересно, в каком отделении полиции ей выдали автомобильные права?
– У тебя грипп? – спрашиваю я, потому что Смерть путается в соплях, как школьник в подтяжках.
– Легкая простуда, – лукавит Смерть. – Вчера с утопленником подо льдом возилась, а погода – сам знаешь какая. Не лето. Мы так и будем разговаривать через дверь или ты все-таки меня пустишь? Чаем угостишь…
Все ясно – у нее грипп. Что же ты дома не сидишь, болезная? Заразу по квартирам разносишь. Ого! Она и косу притащила! За спиною прячет.
– Знаешь чего, – мне, безусловно, не хотелось впускать гриппозную Смерть, – я тебе не доктор Фауст. В шахматы играть не умею…
– Как ты мне надоел, – стонет Смерть, – надоел хуже смерти. Банальный, трусливый, неоригинальный, никчемный, бесталанный…
– Хватит собачиться – заходи.
– …стереотипный, бестолковый, глупый человек, – закончила Смерть, переступая через порог моей квартиры. – У тебя даже вешалки для зонтиков нет, – огляделась она и поставила косу в угол. – Где можно вымыть руки?
Я проводил ее в ванную комнату. Смерть выглядела как уставшая от жизни женщина. То ли блондинка, то ли брюнетка.
– Что у тебя с лицом? – спросил я, подавая Смерти чистое полотенце.
– Маскировочная краска для десантников, – нехотя отвечала она, переминаясь с ноги на ногу. – Может быть, оставишь меня на минутку в покое?
И все-таки Смерть – это женщина. И очень даже хорошенькая. Наверное, маскировочная краска испортила первое впечатление. Или страх. Когда после ванной она зашла в комнату, я сразу же отметил, что Смерть моя недурна собой. Правда, легче от этого ничуть не становится. Мода на том свете со времен доктора Фауста изменилась в лучшую сторону. На Смерти была короткая юбка, облегающий тело свитерок.
– Ты, как всегда, обращаешь внимание на второстепенные детали, – сказала Смерть и плюхнулась рядом со мною на диван. – Кто в юбке, что под юбкой. – Она явно учила меня жизни. – Ты по-прежнему куришь трубку, пьешь текилу и любишь всех подряд?
– Это надо расценивать как предложение? – спросил я.
– Это надо расценивать как вопрос – нету ли у тебя сигаретки и граммов двести целебного бальзама?
У меня случайно оказалось и то, и другое. Мы выпили со Смертью по рюмочке-другой и закурили. Кого же она мне напоминает?