И в то же время в этой ее реакции было что-то, привлекшее мое внимание. Ведь она говорила о себе! Она не говорила о них.
Это что-то новое во всей этой истории, я эту историю изучил достаточно подробно. По крайней мере, я так это понял. Они ведь всегда держатся одним кланом, как осьминог с миллионом липучек, как гриб-паразит с несчетным числом отростков, вылезающих отовсюду, которые невозможно раз и навсегда уничтожить, как коллектив под руководством не самого гениального руководителя, но как бы там ни было — а эта здесь утверждает, что они не могут ей указывать. Своему же грибу! Странно.
Я понимаю, конечно, что это, возможно, просто блеф, но мне в это верится с трудом. Потому что, если слушать внимательно, эти слова очень даже отличаются от того, чем эти цыгане обычно занимаются, причем их поддерживают остальные, все эти социальные защитники и адвокаты. Нет, эта не совсем их, совсем не то впечатление, совсем не то. Даже если все, что она говорит, ей подсказал ее адвокат — все это им не так просто придумать. Или им это кто-то объяснил. Просто в этой девчонке что-то такое происходит независимо от них, само собой.
Эта девчонка просто хочет к себе домой. Она сказала: а какое их дело. Это такое нормальное человеческое желание, совершенно обыденный поступок. А для меня — нет. Потому что я их знаю. Эта — немного другая, и это хорошо, это даже замечательно, по-своему. Сколько проблем удалось бы избежать, если бы можно было выбирать людей, сделать селекцию, что ли, обучить тому, как стать другими. Потому что тогда понемногу все стали бы нормальными. Разбить банду. Здесь нужен очень осторожный, очень продуманный подход.
Проходит какое-то время, пока ее нет, у меня даже возникла мысль пойти посмотреть, где она, а она уже вернулась. Вышла из-за угла, в одной руке у нее — сумка, сумка, которая даже не была до конца заполнена, а на шее, ого-го, вполне современный слинг. Не какая-то там цыганская тряпка, а вполне современная вещь, специально для ношения маленьких детей, вероятно, ее им дали в соцприюте, подарок Красного Креста. И оттуда доносятся какие-то звуки. Ну, вот и младенец. Сумку она, долго не раздумывая, бросила на землю, как получилось, уселась на нее сверху. Слинг с младенцем одним движением руки сняла через голову, потом подняла младенца на руки.
Младенец весь замотан в какое-то одеяльце. Видимо, она о нем все-таки заботится, так, как может. Существо шевелится, кто это, мальчик или девочка, непонятно. Мамы не было, а сейчас она рядом. Надо к ней прилепиться. Меня младенец вообще не замечает; я ведь не часть его мира, я — мамина забота. Девчонка бесстыдно начинает расстегивать большие пуговицы на куртке, а потом и блузку под ней. И что-то нащупывает внутри, пока наконец не вытаскивает свою грудь. Не такая уж и большая, но вся полная, и сосок огромный, коричневый. Потом какое-то время готовит ребенка; видно, что сноровки еще не хватает, и вот он уже присосался, прямо-таки проглотил ее сосок. И сразу же затих. Она в это время смотрит немного в сторону. Ни хрена ее не волнует. Потом, через какой-то момент, она снова посмотрела на меня — я все это время почему-то не мог вообще ничего сказать. И посмотрела не так, как будто ожидая аплодисментов, а как бы спрашивая: ну что, ты еще здесь?
Я: Эй, послушай…
Откашливаюсь, потому что у меня во время ее расстегивания набрался комок в горле.
Я: Я хочу тебе кое-что сказать — а ты меня просто, просто послушай, хорошо? Ты не хочешь возвращаться обратно в соцприют, хотя все твои — там, я правильно понял?
Она только таращится на меня.
Я: А почему?
Тишина. Похоже, обиделась. Совсем еще зеленая.
Я: Хорошо. Я понимаю, условия тебе не нравятся, но они для всех одинаковые. И твои условия такие же. Кстати, Маринко тоже думает, что для тебя в соцприюте лучше. Там тебя охраняют. Ты что, действительно думаешь, что тебе лучше здесь? Отдельно от остальных?
Тишина, глазеет на меня, я тоже молчу, давая ей больше времени для возможного ответа. Раздумывает. Потом слегка пожимает плечами, может, даже ненамеренно. Так даже лучше, если не намеренно, потому что это был бы действительно знак, что я прав и что это — никакая не уловка и не сцена. Что она и не планировала быть разведчицей, подготавливающей возвращение всего клана, может быть, это действительно поступок одиночки.