— Ну ты, слышь, извини, подруга, я у Момо задержался.
Это он мне, что был у Момо. В два ночи. Я к тому времени уже почти заснула. Мамуля за это время уже второй раз в туалет выходила.
— Ну я… я набирался концентрации, энергии, что ли…
— Концентрации из коньяка? — говорю.
— Из шнапса, из штирийского. Ну и еще пробовал подбить кого-нибудь, чтобы со мной пошел. Нико я уже два дня обрабатывал, звонил ему, а он не хочет, ни в какую. Сказал, что я дурак. Идиот полный.
— Да какого черта ты мне морочишь голову этим своим Нико? Давай, заходи уже. Нам что, нужен кто-то третий свечку подержать? У нас что, праздник или вечеринка какая?
Ладно, какая разница, не буду пилить, не имеет смысла. Он — здесь. Значит, это все-таки случится. Сейчас. То, что мой от страха заикается, не имеет значения. Я знаю, что иногда действительно умею пилить как бензопила, не останавливаясь. Но сейчас не надо. Это чтобы он не заикался, а так я пилить не буду. Он просто должен оставаться здесь, со мной, иначе ничего не получится, а сейчас — сейчас все должно идти как по маслу.
— Ну да, ты не просила, только всегда лучше, если еще кто-то есть, — талдычит он, разевая свой рот. — Уж ты мне можешь поверить. — Его белая морда по-прежнему выделяется белым пятном в темноте, одной рукой я по-прежнему держу ручку от приоткрытой форточки.
Левой рукой я проверила, заперта ли входная дверь, вот, ЗДЕСЬ, я держу в левой руке ключ, который минутой раньше вытащила из замка. На стене у дверей картина, которую мамуля привезла из Праги, где она училась: художник Муха. Да, очень на нее похоже, ее стиль, вечно этот розовый, оранжевый и зеленый; раньше, когда я была маленькой, мне даже нравилось, потому что не знала я еще, какая это все фигня. А мамуля всегда это любила. Да, вот это ей нравится. Интересно, кого это может удивить. Уже никого.
Хорошо, ЗДЕСЬ мы упали в кресло, я со всей силы присосалась к его лицу, как осьминог. Вылизываю. Если смотреть сзади, то очень может быть, что сцена не очень аппетитная, — только, в конце концов, какая разница, главное, что это меня успокаивает. Я уже давно его не лизала. Да, и вот еще что: на самом деле, на самом деле я реально хочу, чтобы все уже поскорее началось. Вот он, этот самый сладкий момент, за секунду ДО ТОГО, как начнется то, чего я жду, жду уже давно — недели, месяцы. Вот тот самый момент, когда все еще только должно случиться, сейчас, через секунду, как же это сладко, когда ты все это себе представляешь и испытываешь такое адское наслаждение; это как говорит героиня той самой детской сказки: я долго буду грызть этот пряник, чтобы он еще до-о-олго не кончался. Да я сто лет ждала, когда же наконец это случится, и вот время пришло. Сейчас СЛУЧИТСЯ. Мы здесь. Мы любим друг друга. Мы бы даже поженились для этого, если б нужно было. А потом — потом, может быть, опять все будет нормально. Скукотища.
Поэтому в этот момент я никуда больше не торопилась. Да, я знаю, что ОН торопится, но мне без разницы, я-то здесь как раз для того, чтобы его контролировать; это он хотел бы, чтобы уж поскорее все, а вот я никуда не тороплюсь. И вот мы наконец у меня. Вот поэтому я так плотно зажимаю его в кресло, тискаю и присасываюсь к его лицу. Оно у него влажное, потное, он учащенно дышит — это потому, что от Момо к моему дому он бежал, запыхался, а потом еще прорывался через наш идиотский сад. Не думаю, что ему страшно, он же парень все-таки. Почему ему должно быть страшно? Мы сейчас как два бога, а когда кто видел, чтобы боги на этом свете чего-нибудь боялись? Никогда ни один нормальный бог ничего не боялся. Хотя я, в общем, никогда еще не была богом, чтобы стопроцентно знать, но только сейчас, в первый раз, мне кажется, что они никогда ничего не боятся. Боже, как же мне хочется, чтобы это ощущение не прекращалось. Ощущение, когда совсем не страшно.
Его рука сейчас на моей груди, мне это очень нравится, так что все ОК. Наверное, так и должно быть, если ты бог, это я где-то читала, даже мне это нравится. Сейчас это такое чудное ощущение, вообще тисканье груди — это ведь уже детская забава, но сейчас почему-то это не так. Сейчас это так, как было тогда на вечеринке, когда я нарочно лизалась с подружкой Петрушей, а все вокруг орали как сумасшедшие, тогда даже Иеремия задрал нос, ведь он уже такой взрослый… Я вообще понятия не имею, почему меня это сейчас так возбуждает. В самый раз. Может, потому что в отцовском кресле. Может, потому что было миллион раз запрещено, причем строго, под угрозой полиции, только нам на это наплевать. Эх, но почему мы еще так ни разу и не попробовали? Under cover of the night[1].