Крутой поворот дороги поднимается еще вверх, вокруг лесочка, только там, по всей видимости, действительно вершина. Я не знаю, что здесь делает этот крутой поворот, ведь где-то здесь находится знаменитый кочевский праисторический лес, не так ли? Или этот праисторический лес — с другой стороны? Кто здесь косит или водит сюда коров? Есть ли наверху какое-нибудь хозяйство? Отсюда не видно, но, может, с другой стороны поляны, за леском. Бог его знает, что там сверху видно. Может, даже вся другая сторона, вплоть до Кочевья?
Смотрю в сторону Агаты: под лампочкой в автомобиле на переднем сиденье она только начала снимать одежду с младенца. Она наклонилась над ним, темные волны волос спадают с ворота куртки. Младенец спокоен, смотрит куда-то вверх, слегка двигая ногами и руками. Воплощение материнства, материнство в импровизированных условиях.
По-своему она все-таки красива, хоть и примитивна как животное.
Я, показывая наверх: Я бы поднялся наверх осмотреться. По-любому будем еще стоять некоторое время.
Шулич: Вам хочется размять ноги?
Ничего не отвечаю, в этот момент мне просто все равно. Скользнув по ним взглядом, убеждаюсь, что никто ничего против не имеет, и иду дальше.
Презель: Подождите, я с вами.
Непонятно, зачем — ну ладно.
Презель: Хочу посмотреть, видна ли дорога, та, что нам нужна.
Я: Луны пока нет, но скоро появится.
Презель: Луны нет, но, может, внизу есть какие-то огни. Звезды ясные.
Он уже идет за мной; ладно, черт с ним. Я хотел хотя бы две минуты побыть один.
Шулич: Ну и я с вами, ноги размять.
Я: А вы уверены, что это разумно?
Я остановился и обернулся, Шулич тоже посмотрел в сторону Агаты, по-прежнему склонившейся над ребенком.
Шулич: Ты испугаешься, если мы на секунду отойдем? Мы сразу же вернемся. Ты нас будешь все время видеть.
Девчонка даже не обернулась.
Агата: Почему испугаюсь? Только слишком далеко все равно не ходите, ночью здесь медведи.
Шулич уже пошел, вообще не обращая внимания на то, что она сказала. Ему по барабану, всё по-своему. Он мне вообще не нравится; испортил мне все удовольствие. Я бы сейчас вернулся к машине, а они вдвоем пусть идут наверх. Зачем я вообще приказал остановиться? Полчаса я бы продержался в той вонище. Собственно, остановиться мне захотелось, потому что вся эта неразбериха в долине меня перенапрягла, — мне захотелось остановиться, выйти, чтобы успокоить дыхание. Но ничего не поделаешь, Презель уже шагает мимо меня, Шулич будет здесь в любое время. Что сделаешь, раз это была моя идея. Ладно, природа — это природа. Одна для всех.
Надо сказать, воздух здесь действительно замечательный, этот весенний воздух в Кочевском Роге, десять километров вглубь нетронутой природы. Воздух собирается вокруг лица, в нем такая радость, как будто мы на вершине мира, а не в этой глухомани. Да, мы всех их провели, так удачно, я их всех провел. Они остались внизу. И они меня совершенно не волнуют, эти идиоты. Хотя по-своему мне есть за что их поблагодарить. Если бы не они со своими баррикадами, мы бы уже стопроцентно были в Кочевье, я бы висел на телефоне, а так я сейчас здесь, где еще никогда не бывал, для всего прочего еще найдется время. Хочу сказать, что если бы я еще когда-нибудь случайно здесь оказался, я не смог бы этого так оценить, как ценю сейчас. Так что спасибо вам, Малые Грозы.
Когда мы уже поднялись на верх поляны, тридцать метров над машиной, я обернулся: лампочка в машине горит, вижу женский силуэт, склоненный над ребенком. Презель поддал ногой камень на дороге.
Презель: У меня камень в башмаке.
Я: А мы правильно поступили, оставив ее одну в машине?
Полицейские смотрят на меня.
Презель: Без ключа машина не заведется, она заблокирована.
Шулич, начиная смеяться: А если ее медведь слопает…
Не могу понять этого смеха, как у обкуренного, но нет, похоже, у него просто выходит адреналин после всего, что случилось с нами внизу, сейчас он тоже понимает, как нам хорошо, как здорово мы их всех провели, эйфория ему ударила в голову, и он больше не похож на того равнодушного дядьку в форме, каким был раньше. Слава богу, свежий воздух делает чудеса.