Шулич схватил ребенка, вырвав его прямо из рук, из слинга. Ребенок заорал, но его крик перекрыл другой. Я потерял терпение, выскочил из машины.
Я: НЕМЕДЛЕННО ВЫПУСТИТЕ ЕЕ, СЕЙЧАС ЖЕ! ОНА ПОД МОЕЙ ОХРАНОЙ, СЕЙЧАС ЖЕ! ПРЕКРАТИТЕ! ЭТО ПРИКАЗ!
Шулич делает два шага назад, вперившись в Агату, размахивает слингом с младенцем; она, похоже, в любой момент потеряет контроль над собой, как-то вся напряглась, согнулась, и лицо ее перекосило.
Шулич: Я выброшу его вниз, в долину. Куда ты его положила?
Агата: ПРОКЛЯТЫЙ КОЗЕЛ СРАНЫЙ! ПРОКЛЯТАЯ ВОНЮЧАЯ ГНИДА! С ТОБОЙ КОНЧЕНО!
Шулич: Как мне страшно! Куда ты его спрятала?
Презель: Эй, баба, это не шутки!
Я хватаю Шулича за локоть — жесткий, но со мной он ничего не сделает, подчинится.
Я тихо, почти сквозь зубы: Если сей же час не вернете женщине ребенка, я лично позабочусь о том, чтобы вас уволили. Она — под ответственностью министерства внутренних дел, а не полиции.
Агата: ПРОКЛЯТАЯ ГНИДА! ВСЕ МОИ БРАТЬЯ ТЕБЯ В РОТ БУДУТ Е…АТБ! МЕДЛЕННО, ЧТОБЫ ТЫ ВСЕ ЗВЕЗДЫ УВИДЕЛ! СОБАКУ БУДУ ВОДИТЬ МОЧИТЬСЯ НА МОГИЛУ ТВОЕЙ МАТЕРИ!
И все это под отчаянный плач маленького Тоне. Шулич смотрит только на нее, не обращая на меня никакого внимания. На какую-то минуту показалось, что Агата готова в любой момент наброситься на него, невзирая на последствия, похоже было, что она теряет над собой контроль. Моя рука совершенно спокойно держит за локоть полицейского, кажется, что это его рука трясется, а я по-прежнему могу управлять ситуацией, пусть даже сейчас. Потом неожиданно, не оборачиваясь в мою сторону, Шулич сунул орущее существо мне в руки, почти в грудь, так что я аж отскочил. Неожиданно младенец оказался у меня в руках, я почувствовал детский запах и едва не выронил малыша. Боже мой, этот парень совсем сошел с ума. Да он же ребенка мог уронить на землю; тот так заливается криком, что через открытый рот младенца я вижу все его внутренности, горячие и трясущиеся. Только сейчас до меня дошло, как же сильно он может орать.
Шулич: Да пожалуйста. Посмотрим на эту вашу охрану и попечительство. Вы можете его даже домой отнести, только идти придется пешком.
Шулич отступил, обернулся, так спокойно, и отправился в обход вокруг машины.
Шулич мне через плечо: Я применил недозволенные методы. Извиняюсь.
Агата по-прежнему опирается на машину, вообще не двигается и не сводит с меня взгляда. Я растерялся, на секунду действительно растерялся: мне непонятно, что надо было делать и в какой именно последовательности. Делаю к ней два шага, протягиваю ребенка. Она вырвала его у меня из рук, не дав мне даже рта раскрыть для извинений. Я просто посмотрел в сторону этого ненормального полицейского, который продолжает обходить машину, приближаясь к Презелю. В итоге мы с цыганкой оказались с одной стороны машины, а оба полицейских — с другой. Агата, в припадке материнской заботы, вся скрючилась над ребенком, полностью его закрыв и энергично убаюкивая, но малой продолжал надрываться.
Я: Так что с аккумулятором?
Презель: Ну вы же слышали. Его нет.
Детский op продолжается, сейчас уже за моей спиной, разносясь по всему лесу, аж до неба.
Я: Да не могла она его взять!
Шулич: Нет, конечно, просто пришла мышка-норушка и наказала нас, потому что мы не поставили машину на место.
Я: Вы что, с ума сошли? Как может пропасть аккумулятор? Он что, физически устранен?
Шулич: Но не психологически же? Идите, посмотрите сами!
Чувствую себя полным дураком, ситуация действительно кажется невероятной, нужно посмотреть самому — не верю я этим честным полицейским словам. Я подошел к капоту машины: ничего не видно. Пришлось наклониться носом в двигатель, чтобы разглядеть: да, действительно, вот незаполненное четырехугольное отверстие, в котором висят несколько оборванных проводов. Тут до меня дошло: а ведь действительно, когда мы сели в машину, в салоне автомобиля не зажглась лампочка. Почему мы на это не обратили внимания? А раньше, когда баба меняла пеленки, эта лампочка горела. Так вот значит, в чем дело. Почему мы этого не заметили? Снова ощущение тяжести в желудке.
Делаю шаг назад, в сторону Агаты. Младенец переводит дыхание — возможно, он наконец успокоится. На всякий случай я встал с другой стороны машины, там же, где были оба полицейских.