Выбрать главу

Я люблю водить Фольксваген Гольф. А Гольф любит возить меня.

@komunist провокатор, сволочь, примитивщина, как все запущено, дайте мне пистолет, я с удовольствием их расстреляю, как кошек… хх, киски пусть живут, а цыгане должны откинуться!!!!!!!!!!

Меня промышленным образом бальзамировали; чтобы я пугала всех в аду!

КОГДА Я БЫЛ МАЛЕНЬКИЙ, МЕНЯ ЗАСТАВЛЯЛИ НА СПИНЕ НОСИТЬ ЦЫГАН В ШКОЛУ, ПОЭТОМУ МЕНЯ ЕЩЕ СЕГОДНЯ ЗОВУТ — АВИАНОСЕЦ ЦЫГАН — ЧЕРТ БЫ ПОБРАЛ ТАКУЮ ЖИЗНЬ

* * *

Агата — в пяти метрах, младенец — в слинге на земле, завернутый в свои одеяльца. Ее даже не хватило на то, чтобы попросить меня проследить за ним. Я бы его подержал. Даже Шулич ничего не сказал. Глаза Агаты ярко светятся в лунном свете, она как на ладони, темнота не помогает.

Она сняла джинсы и села на корточки. Джинсы она опустила до самых щиколоток, ее колени при свете луны казались совсем темными по сравнению с белизной лица. А лицо почти белое. Надо бы что-то сказать, как-то вмешаться, интерпеллировать, но я не буду, потому что знаю: она это делает специально, чтобы спровоцировать меня. Лучше я буду смотреть в сторону. Но вот Шулич…

Конечно, нарочно. Нарочно не пошла за кусты, а так встала, чтобы мы ее хорошо разглядели. И смотрит при этом на Шулича главным образом. Шулич смотрит на нее совсем спокойно, глаза у него светятся. Он даже не дергается, рот у него приоткрыт, губы масляные от бурека, просто так не сотрешь. Одобрительно смотрит на нее, как специалист, член специального жюри развлекательной программы РТВ Словении. Так, нарочито спокойно, мол, все под контролем. Мол, мы уже видели и не таких, а покруче, на нашей полицейской станции, мол, и не то увидишь, только тетки, может быть, пострашнее и потолще. Хотя, конечно, не каждый день. Она, если бы она это делала прилюдно на парковке, получила бы штраф, протокол о нарушении седьмой статьи Закона об охране общественного порядка и спокойствия. А здесь, мол, не общественное место. Хотя мы тут вдвоем, и мы не часть ее семьи, так что однозначно подпадаем под определение общественности. Решительно не согласен быть членом семьи.

Младенец уже проснулся, удивленно смотрит на меня из своей кучки — вероятно, меня хорошо видно в свете углей. Как будто хочет сказать: что, а ты все еще здесь? Глазки у него темные, темнее, чем у мамы, похоже, он еще не до конца понял, стал ли я за это время добрее или же лучше на всякий случай заорать, как бестия, если я к нему приближусь. Слегка размахивает ручонками. Лежит достаточно близко от меня; мне видно, что его светлая одежка уже немного испачкана, особенно на рукаве, — черт его знает, сколько времени он в той же самой одежке. Она ведь кладет младенца на землю. Конечно, на его одежде остаются пятна.

Десять секунд, а она все еще сидит на корточках.

Нет, она присела не только пописать. Нет, не только пописать.

Сидит и сидит, и смотрит на нас, точно видно, как она напрягается. Глазам своим не верю. Но это именно так, дамы и господа. Она будет срать, тут, перед нами будет срать, в пяти метрах от того места, где она только что ела, в пяти метрах от ребенка.

Не то чтобы это меня как-то раздражало, у меня пустой желудок, мне просто не хочется вдыхать специфические запахи. Плюс есть вероятность, что я на что-то наступлю, когда захочу прогуляться. Ну и что, раз будет вонять, мы сменим позицию. Нужно шевелиться, об этом знали еще в старые времена. Через пару месяцев здесь будет только буйная растительность, не так ли? А мы будем ходить кругами, в стороне от вони, и ждать, когда из говна вырастет урожай.

Может, заорать?

Сейчас она уже настолько действует мне на нервы, что я готов был орать на нее, как на трехлетнюю соплячку. У нее самой ребенок. А кто бы тогда был я, если бы начал на нее орать? Воспитатель? Нет, проигнорирую. Вообще уже не верю, есть ли смысл реагировать на это нормально, в общепринятых рамках; это я ощущаю себя здесь чужеродцем, чужеродец не на своем месте в этой ситуации тотального, тотального…

Да это просто демонстрация, только чего, не знаю. Своеволия.

Она явно хочет нам показать, насколько отличается от тех баб, которые живут в нашем мире. Любой ценой, даже если нас стошнит. Ей наплевать. Она крутая.

А я воспитан по-другому. Младенец все еще смотрит на меня. Проверяет, как раньше те крестьяне перед Камна-Рекой.