Так что, вероятно, было бы действительно лучше пойти посмотреть, откуда эта музыка.
Я: По-моему, нужно выяснить, откуда эта музыка.
Шулич смотрит на меня, в этот раз серьезно; похоже, у него та же мысль.
Я: Судя по тому, что мы слышим, это недалеко. Достаточно только подойти поближе, чтобы увидеть, кто это. Нам по-любому больше нечего делать.
Шулич: Да, тут вы правы.
Прислушиваемся к музыке. Странно, раньше мы слышали вроде хорватскую музыку: такая узнаваемая мелодика, и тип языка тоже можно было распознать, хотя отдельных слов разобрать не удавалось. А сейчас, похоже, музыка словенская. Гармоника, узнаваемый мотив польки.
Нет, это явно не студенты психологии. Ну, если только очень самоироничные.
Бывают, конечно, и такие.
Помню, я однажды, относительно недавно, видел по телевизору, как уставший Франц Шаркези что-то объяснял, а приставала к нему какая-то сочувствующая журналистка, которую страшно интересовала цыганская жизнь, мультикультурность и все такое; не только эти жестокие события, произошедшие с ними, но еще и цыганская музыка, танцы, которые показывают в фильмах и документальных передачах, типа «Табор уходит в небо» или «Цыган». На каких инструментах вы играете? Какие танцы? Да ладно вам, наверняка. По случаю праздника. А вы знаете группу «Шукар»[30]? А кто это? — зашамкал Шаркези. Когда ему объяснили, самодовольно ответил: нет, это проблема, раз словенская группа, значит, не то. Ну, давай, журналисточка, флаг тебе в руки. Ты и занимайся его интеграцией. Ты ему построишь мост, а он для него, видите ли, недостаточно хорош. А эти шукары с успехом выступают на всех цыганских фестивалях. Словенская группа. И замечательная, между прочим.
Да кто это, черт возьми? Звуки доносятся прямо из леса.
Шулич: Ну, пойдем посмотрим.
Оборачиваемся в сторону леса. Агата стоит в нерешимости.
Агата: Может, мы вдвоем здесь останемся?
Я: Вот еще, мы должны быть вместе.
Агата надулась, и, чтобы предупредить возможный взрыв многословной цыганской агрессивности, я добавляю:
Я: Никто не знает, кто выйдет из леса. Здесь же волки водятся. Опасно тебе одной здесь оставаться.
Когда мы с Шуличем двинулись, она без лишних слов пошла за нами.
И в лес.
Пойти в лес ночью — это необычная идея, признаю. Сам лес — это вообще интересная идея.
В защиту этой своей, предположительно идиотской идеи — знаю, что так о ней думает Агата, может, и еще кто, но в данной ситуации это было единственное логичное решение — могу сказать, что в лесу было довольно светло. Да, это лиственный лес, бук кругом, на этой высоте еще фактически голый, так что лунный свет напрямую проникает через ветки и освещает запревшую листву, которая шуршит под ногами и напоминает ковер из мятой бумаги. Так что такой уж большой разницы между нашей поляной и лесной чащей не было. То, что на первый взгляд казалось таким предательским и опасным — все эти трухлявые сломленные сучья, перемежаемые спинами огромных белых живых камней, выглядывающих из-под листвы. Казалось, ногам несдобровать. Но когда мы зашагали в полную силу, оказалось, что не так все страшно, шелестит, конечно, ну и что с того? Сучья вполне можно обойти. Не знаю, как это делали партизаны. Шагаем очень осторожно. Так что пока ничего, держимся, не спотыкаемся.
Шагать нужно осторожно, потому что нам не хочется поднимать сильного шума. Даже не знаю почему. В конце концов все равно, может, медведь какой-нибудь испугается и убежит, если нас издалека услышит. Но ощущение такое, как будто мы находимся в какой-то церкви. Свод — это небо, луна — наверху. Но это не церковь, это глухомань. И веселая музыка. По-любому, нам уже понятно, что кто-то здесь есть, что этот кто-то за нами наблюдал, очень возможно, что наблюдает за нами и сейчас, его мы едва ли застигнем врасплох; или же этот кто-то был здесь, а сейчас уже у машины и растаскивает ее на запчасти, как стая муравьев разъедает дохлую жабу, — так что нам, в общем, особого смысла скрываться нет. Или есть. Если все они пошли туда, где нам готовят радушный прием, — может быть, это место находится именно там, куда нас заманивают музыкой. Бог его знает, что за прием. А раз мы не знаем, что нас там ждет, лучше подходить к этому месту потише, без особого шума; сохранить ощущение разведки, спецслужбы, особого знания; может, нам удастся подкрасться совсем незаметно и под защитой темноты первыми оценить ситуацию, прежде чем принять решение — показываться живьем или же нет. Так что можно хотя бы постараться не создавать лишнего шума. И я действительно стараюсь, Шулич — едва слышен. Может, из-за его профессиональной деформации, они же любят красться. А Агата — нет.