И это памятное потрясение от стыда за себя, готового рисковать жизнями любимых существ, совсем не нуждающихся в рискованном сплаве по складу души (если не считать их любви и доверия к нему), заставило Михаила вычеркнуть и жену и собак (с тех пор у них ушло из жизни не одно поколение колли) из списка участников в обдумываемых гипотетических сверхмаршрутах. В других же спутниках сам он уже давно не нуждался.
И вот, когда Михаил почти совсем не верил, что сможет осуществить походную мечту – нет, разумеется, не всю, по полному списку-всего лишь мечту пройти ОДИН маршрут из прежде самому себе заявленных – она вдруг стала превращаться в явь. Он-таки достиг начала пути, который теперь надо было пройти или умереть. Впрочем, на Небесах ему могли дать сделать и то, и другое.
Да, раньше-то в мечтах такой дилеммы не существовало. Пройти, конечно пройти! – Что же еще? Риск риском, но все обязательно надо будет преодолеть и вернуться домой живым и здоровым, чтобы не огорчать любимую, родителей и детей. Однако такая презумпция безусловно устарела перед лицом простого факта предстоящей смерти по возрасту в достаточно близкое время. И если бы смерть от исхода сил пришлась на одиночное путешествие, возможно, это было бы далеко не самое худшее из окончаний затянувшейся жизненной – отнюдь не шахматной – партии.
Человеку, умирающему от болезней и немощей на глазах у других, особенно близких людей, трудно не являть собой жалкое зрелище. Так что может быть лучше, если агонию не увидит никто, а сама она будет недолгой. Ну, а если удалось бы пройти весь путь и вернуться домой, как встарь, в ореоле сознания, что выполнил нечто прежде недостижимое, тогда, возможно, появилась бы еще одна зыбкая надежда отправиться в еще один заветный маршрут, но только сейчас об этом не стоило и думать. Где-то все равно должен был настичь последний удар. Или скоро, или совсем скоро. В последнем, собственно, и заключался смысл изменения ситуации. Раньше конец маячил в сознании только в неопределенном абстрактном далеке.
Но даже в тех трех одиночных походах, которые Михаил прошел ранее среди прочих, он достаточно хорошо уловил их отличие от обычных походов в резком изменении ответственности перед собой. Без спутников приходилось постоянно контролировать каждый свой шаг, потому что при бездумном поведении он запросто мог стать фатальным, отчего и пустяки приобретали совсем другую цену. И все равно в нынешнем одиночном походе в отличие от прежних трех с фатумом пошли иные игры. В нем, если судить отвлеченно, несколько таял даже сам стимул непременно играть на выигрыш. Что толку было пытаться убежать от неизбежности при ее приближении? Только из-за страха потерять еще немного времени пребывания в этом вряд ли лучшем из миров? А если знать и не забывать из-за этого страха, что муки от болезней, которые разом могут обостриться или проступить в любой момент в домашней или, того хуже, в больничной постели, на самом деле более страшны, чем мгновенный конец от разрыва сердца или от удара головой о скалу. Ведь даже для смертельного замерзания в нормальной сибирской воде достаточно двадцати минут. А ведь все маршруты из его заветного списка были сибирскими, горными, и все воды притягательных для Михаила рек текли в Ледовитый океан, не делая его особенно теплее, и на это обстоятельство их естества можно было положиться в полной мере.