– «И что на нас все катится и катится»? – высказала после похорон Вэла Марина, и Михаил ощутил в ее словах не только боль от продолжающихся утрат, но и несогласие с таким воздаянием. Понимая, что может случиться еще и при неприятии Воли Небес, Михаил тотчас взмолился:
– Боже, на все Воля твоя, но прости мою любушку и взыскивай за все только с меня! Я один виноват! Вэлушку мы потеряли из-за того, что пошли в чужой компании, с которой связался я, в это гнусное время, удобное не для нас, а для них, когда еще нет ни ягод, ни охоты, а есть лишь бессчетная летучая нечисть. Неудобно, конечно, оставлять спутников после того, как договорились, но это несравненно лучше, чем потеря родных, а я не сделал и этого!
Смягчило ли небеса его запоздалое раскаяние и мольба, Михаил затруднялся сказать. Однако и всем участникам похода от гнуса досталось отчаянно. Михаил не видел такого за всю жизнь, чтобы вечером, отворачивая раструбы высоких сапог перед тем, как их снять, ему приходилось выгребать оттуда несколько полных гостей давленой мошки. Она лезла туда – и таки находила пути к голому телу, оставляя на коже жгучие следы. Лишь однажды в мае в дельте Волги, в узком ерике возле Большого Белинского банка ниже Макова в течение одного вечера случилось нечто подобное. Михаил тогда успел поставить палатку, втолкнуть в нее Марину, а сам остался снаружи доделывать бивачные дела. Это стоило ему сильно распухшей физиономии, но в остальном-то все-таки обошлось.... На Кольском же – нет.
Ну, а сейчас в отдаленном Забайкалье, к обычному составу гнуса —комарам и мошке – добавились еще и громадные слепни-пауты. Пропустить укус таких зверей было все равно что прикоснуться к коже раскаленным стержнем. Само же место укуса долго не заживало, должно быть, оттого, что пауты старались отложить в ранку свои яйца.
Возиться на берегу предстояло достаточно долго, поэтому Михаил надел накомарник. Дышать под тюлем было тяжеловато, но это было лучше, чем постоянно думать о паутах и комарах, занимаясь подготовкой к сплаву.
Наконец, байдарка была надута, каркас на нее наложен, фартук надет и обтянут вокруг корпуса, и Михаил привычно залюбовался своим серебристым судном, в усовершенствование которого внес немало своего.
В таком виде «Рекин» был уже проверен в порогах Вамы и Водлы, многие из которых по сложности и мощи на удивление напоминали Кантегирские в Саянах.
Палатку, пуховик, «слоновью ногу» и надувной матрац Михаил упаковал в большой прорезиненный мешок, на котором собирался сидеть в лодке, и теперь задумался, в какой люк его поместить – в носовой или кормовой. Рулить педалями он мог с любого места. Привычной для него была корма, но сейчас он шел один и решил, что одному лучше сидеть возле миделя, то есть впереди. Перепаковав груз так, чтобы все боящееся воды не намокло, Михаил почувствовал голод. Он достал костровую треногу, поставил ее на галечный пляж и сходил за сушняком немного выше по склону.
Вскоре над пламенем уже бурлила вода в чайном котелке, а сам Михаил уплетал яичницу с грудинкой, зажаренную на сковороде. Настроение от хорошей, к тому же вполне «джеклондоновской» еды поднялось. После ее принятия полагалось совершать суперменские подвиги, конечно, не такие, какие были к лицу героям Лондона – во многом попроще. Но, в конце концов, дело было в не суперменстве, а в том, что теперь следовало приступить к главному, для чего он сюда явился. А именно – надо было начинать свой путь по воде.
Закончив погрузку судна, Михаил облачился в колготы гидрокостюма, потом, стараясь не дышать, сунул голову в противно пахнущее нутро гидрокостюмной рубахи. Главное было как можно скорей протиснуться головой через горловину и вынырнуть на свет Божий в отверстие для лица до того, как в легких кончится свежий воздух. Это удалось. Он закатал совместно верх колгот и низ рубахи, затем перекрыл образовавшийся на талии валик тугим и широким резиновым бандажом. Поверх него Михаил надел «бурский пояс» с патронами, с прицепленным охотничьим ножом и с малым топором, вставленным топорищем в специальную скобу. Теперь он был готов, если не считать «мамбрина». В загиб шерстяной шапочки перед лбом он засунул полоску пенополиэтилена (чтобы уберечь мозги от возможного удара) и надел котелок на голову, вновь, как и без малого четверть века назад, во втором Кантегирском походе, подумав, что со стороны это, наверное, очень смешно. Но, как и тогда, ему это было безразлично. Защищать «мамбрин» мог не хуже хоккейной каски, а пользы от котелка было больше, чем от нее. Осталось только столкнуть байдарку на глубину. Почувствовав, что она уже всей длиной на плаву, Михаил шагнул в передний люк, вытянул ноги, нашел ими педали руля, и сразу взялся за весло, чтобы не дать течению нанести судно на берег. Лишь отойдя от него и развернувшись носом по течению, он устроился поудобнее. Вот теперь он готов был к встрече с препятствиями. Еще не с любыми, конечно, для этого надо немного обвыкнуть, да и просмотрами с берега в сложных местах не пренебрегать, но все же со многими. Он попробовал делать маневры, хотя ситуация на воде этого еще требовала. Получалось неплохо, байдарка сразу слушалась и весла, и руля, и это придало ему уверенность в себе и своем судне. Оставалось только привыкнуть к заметной валкости, но это означало лишь, что придется думать о ней и следить за своими движениями, пока не выработается автоматизм.