Ронан целует меня в голое плечо, потом ловит прядку черных волос и накручивает ее на палец.
— Что случилось с Джелиной и что такое «джейнистка»?
— Джелина состарилась и умерла. — В сердце привычно кольнуло. Девять лет, как ее нет, а я до сих пор скучаю, каждый день. — А джейнистками обычно называют тех, кто помешан на всем, что связано и имеет отношение к Джейн Остин. Вот. Теперь твоя очередь.
— Сейчас… В общем, всех деталей я не помню, потому что это было давно, но одно из моих любимых воспоминаний вот какое: мама держит в руках камеру и фотографирует отца, пока он красит спальню Джеки в розовый цвет. А я смотрю на нее и думаю, что она самая красивая женщина на свете. Наверное, от нее мне и досталась любовь к фотографии.
— Сколько лет тебе было, когда они… — Я нерешительно замолкаю.
Он договаривает вопрос за меня.
— Когда они погибли? Семь. В тот день шел снег, и родители отвезли меня в школу сами. Побоялись отпускать на автобусе из-за гололедицы. Назад они не вернулись.
Мое сердце сжимается от жалости к маленькому мальчику, каким он когда-то был.
— Мне так жаль, Ронан.
— Все нормально. Это было очень давно. Просто я не могу смириться с тем фактом, что мне приходится вспоминать их лица по фотографиям. Несправедливо это, понимаешь? В них было столько жизни, столько красоты, но все, что от них осталось, — это гребаные безжизненные картинки, напечатанные на бумаге. Они не передают, какой у моей мамы был замечательный смех или как вкусно от нее пахло печеньем. По ним не узнаешь, что мой отец любил подхватить маму и Джеки под мышки и закружить по комнате. Ладно… — Ронан улыбается. Печаль уходит в глубину его глаз. — У меня есть еще один секрет. Сказать, какой? — За прядь волос, накрученную на палец, он притягивает меня к себе и кусает за нижнюю губу.
Я киваю, растворяясь в его глазах. Растворяясь в нем.
— Недавно я встретил одну девушку, и она свела меня с ума.
— Надо же. — Пряча улыбку, я кладу щеку ему на грудь, слушаю биение сердца — оно как музыка для меня. — Симпатичная, наверное.
Он стискивает мою попку.
— Да, она ничего. И горячая — как прилипнет, не отдерешь. Что поделать… Телочки меня любят.
Отодвинувшись, я шлепаю его ладонью по плоскому животу.
— Ах ты!.. Телочки, значит…
Ронан смеется, а потом закрывает мне рот поцелуем. Когда наши губы размыкаются, воздух вокруг заряжен электричеством. Молча мы смотрим друг другу в глаза. Уютная тишина заполняет пространство между стенами, пока мы тонем в ощущениях и нежимся в объятьях друг друга. Ничего подобного я никогда не испытывала.
— Знаешь, я думаю, твои родители гордились бы тем, каким человеком ты стал, Ронан. Серьезно, — говорю я хрипло. — А теперь перестань, пожалуйста, смотреть на меня таким взглядом.
— Почему?
Он так красив сейчас с припухшим после моих поцелуев ртом, со взъерошенными после моих рук волосами.
— Почему — что?
Отпустив меня, он ложится на бок и подпирает голову ладонью. Ласково водит по моей щеке свободной рукой.
— Почему ты просишь меня перестать?
— Потому что. — Я чувствую, что краснею. Ну вот опять! — Ты смотришь на меня очень странно.
Его взгляд… как же объяснить. Под этим взглядом внутри меня все трепещет. Под этим взглядом я начинаю желать то, о чем не должна вспоминать, то, что не могу позволить себе испытывать.
— Странно — это как?
Ненадолго затихаю.
— Не могу сказать… я не знаю.
Он улыбается, за его улыбкой столько нежности, что больно смотреть.
— Не можешь сказать или не знаешь?
— Боже ты мой… просто прекрати и все!
Я со стоном зарываюсь лицом в подушку. Слышу смех и, вскинув голову, пронзаю его убийственным взглядом. Да как он смеет?
— Ты что, надо мной смеешься?
Смех затихает. На его лице появляется серьезное, задумчивое выражение.
— Я смотрю на тебя, потому что это единственное, что я хочу сейчас делать.
…И это, дамы и господа, что называется, полный нокаут.
Будь я в мультике, то валялась бы сейчас без чувств на полу с кружащимися вокруг головы сердечками и купидонами. Мой внутренний голос бьет тревогу, предупреждая, что между мною и Ронаном начинает разворачиваться нечто очень опасное. Впервые в жизни я встретила человека, который разбудил мои чувства. И который с легкостью может заставить меня безумно в него влюбиться.
Я знаю, те чувства, которые он во мне будит, должны пугать меня, как и желание измениться, стать для него лучше. Он искушает меня распрощаться с моими страхами и заморочками, с ним я хочу отдавать всю себя целиком — как он отдает мне всего себя. Но вместо того, чтобы прийти от происходящего в ужас, я, словно голодающий к тарелке, тянусь к тем чувствам, что испытываю с ним рядом, потому что они искушают меня поверить, что та Блэр, которую он придумал, — это и есть я.
— Что такое, малыш?
Наверное он заметил в моих глазах страх.
— Ничего… просто я счастлива. Ты делаешь меня очень счастливой, — лгу ему, целуя под подбородком.
Он хочет что-то ответить, но я, приложив к губам палец, останавливаю его.
— Ш-ш… не говори ничего, не надо. — Я ловлю его возбужденный член, ласкаю его, чувствуя, как под ладонью пульсируют вены. — Возьми меня, Ронан. Ты снова мне нужен.
— Будет исполнено, мисс. Ваше желание — закон для меня.
Смеюсь.
— Ах, как ты любезен.
— Ну, я как-никак джентльмен, — невозмутимо сообщает мне этот засранец, пока с коварной улыбкой на лице тянется за пакетиком с презервативом.
Ронан становится напротив меня на колени, размеренно поглаживая свою плоть, пока я, раздвинув ноги, ласкаю себя у него на глазах. Неглубоко проталкивая пальцы внутрь, я покрываю их скользким предвкушением того, что скоро произойдет.
— Боже. Как ты прекрасна.
Он склоняется надо мной и ловит губами мои губы. Одной рукой держится за спинку кровати, а вторая тянется к моему набухшему теплу, где все пульсирует огнем для него…
Еще несколько свиданий.
Еще несколько дней рая.
И я положу этому конец.
Ничего страшного не случится, если не подпускать его ближе, чем он есть сейчас. А потом все кончится, и он забудет меня. Как забыли все остальные. Как всегда.
Вот только…
Вот только не было бы от этой мысли так тошно.
Глава 16.
Работать в первоклассном ресторане в Мидтауне — значит ежедневно сталкиваться с бесконечным потоком влиятельных мужчин. Политики, чиновники, юристы, бизнесмены всех мастей, все они приходят сюда, чтобы за обедом или ужином, пережевывая баснословно дорогой кусок мяса, потолковать о делах — или, проще говоря, померяться членами и пощекотать эго друг друга. Это одна из причин, по которой я очень люблю свою работу. Подобные места для таких, как я, — идеальный район для охоты. Здесь я познакомилась с Уолкером… и парой его предшественников.
Но сегодня, впервые за очень долгое время, мне не хочется быть здесь. Кайф, который я ловила, когда мужчины смотрели в мою сторону? Пропал. Нервный зуд, который мешал мне усидеть на месте? Нету. Меня абсолютно ничего не тревожит. Я — белое облачко, плывущее в синем утреннем небе. Я — подхваченный ласковым ветерком лепесток. Я чувствую себя беззаботной. И это Ронан сделал меня такой.
Я улыбаюсь, пока провожаю клиентов до столика, но моя улыбка адресована не им; она для Ронана, для него одного. Я присутствию в ресторане физически, но душой я с ним, в его маленькой квартире, занимаюсь любовью в теплой постели. С головы до ног одетая в Prada, я с большей радостью оказалась бы голышом, чтобы на моем теле не было ничего, только его запах. Ронан — мой новый любимый бренд.
— …Блэр? Ау! Есть кто-нибудь дома?
— О, привет. — Голос Элли выводит меня из задумчивости. — Давно ты тут стоишь?