- Ну, что ж, а мы тут живём уже давно без вашего ведома!
- Да, я вижу!
- Без спроса, так сказать, вторглись в чужие владения, каемся, судите нас!
- Да брось ты. – Махнул потеющий толстячёк. – Можно войти-то?
- Вы ещё и разрешение спрашиваете? Ваш же дом – входите, пожалуйста.
Мужичёк вошёл и сразу удивился. Дом, который он использовал долгие годы, как склад, преобразился. Вышла Марго и поздоровалась, державшись поодаль. Втроём проследовали по стенам вокруг печки. Мужичёк всё осматривал и посмеивался, рассказывая что да как тут было, когда они строили этот дом лет с тридцать назад.
- Мы тут с жинкой жили моей. – Стал он добавлять многозначительные паузы. – Хорошая была баба. Теперь я один. – Опять замолчал, посмотрев в окно. – Бросила меня. Потом её волки местные разорвали. Не, ну человек-то жив. В наших сердцах. – Горевал по ней мужичёк, только напиваясь, когда забывал всё хорошее через что они вместе прошли, что обычно перекрывало остальные невзгоды.
Через неудобный обмен взглядами Марго с Клевером посмеялись. Мужичёк рассказал, где включить электричество, взяв с них обещание вовремя оплачивать счёт. Сам же приехал за инструментами и вещами. Ему было приятно, что место это не пропадает, что оно цветёт как раньше, что в том, что они создавали, есть смысл и это кому-то на пользу. Приятно, что где-то далеко от всей иллюзорной суеты и жизни мнимого развития ложной цивилизации есть маленькое, незначимое, ничтожное, но по-настоящему кому-то нужное и важное.
- Да-к, а чего? Дом стоит, что ж не жить в нём теперь!
Он отправлялся, оставив способы связаться, но и собрал паспортные данные новых жителей на всякий случай. Обещал навестить ещё несколько раз за сезон. Предложил свои неисполненные планы по расширению дома, пристройкам и сараю. Пара пообещала, что подумает над предложением. Мужичёк уехал, а Маргарита на самом деле стала чертить макет. Вместе они обсудили чертёж и предположили оказываемое давление стен. Закупили материала, и завели свою немного нелепую стройку.
Смех их разносился на весь лес. Сосны идеально ровными длинными столбами вырывались из земли. Они все были одинаковой толщины, высоты, окраса и формы. Так что можно было найти в их интервалах туннели. Эхо между ними сначала затихало, полностью подавляясь в лесу, но через секунды возвращалось уже над кромками деревьев. Зачастую они выкрикивались вопросами, стараясь подстроить эхо вернувшихся концов фраз под ответ.
Волков, которыми испугал хозяин, они ни разу не встретили, как и любого, внезапно забрёдшего туриста. Отчисления за изобретение Маргариты шли на карту с большими накоплениями, так как они почти ничего не тратили. Когда девочке стукнул тридцатый год, то она решила сесть на шпагат. Конечно, ничего у неё не вышло и пришлось просить Клевера помогать с этим. Они стали вместе тянуться, но через два подхода отвлекались на другие легче даваемые дела.
Девочке стукнул сороковой год. Много уже поменялось с тех времён, но остались ещё не завершённые планы прошлых десятилетий. Она старалась скрывать, что не хочет уже стараться сесть на шпагат. Но Клевер не унимался, он иногда поддерживал режим и с целый месяц заставлял и её, и себя тянутся, а иногда забывал.
Ей исполнилось пятьдесят, а он так и не повзрослел. Девочка смотрела на себя в зеркало и видела изменившееся постаревшее лицо, а Клевер всё ещё сиял молодостью. Однако он продолжал спорить с ней, утверждая, что она ничуть не изменилась. Она танцевала во время приготовления еды. По утрам делала зарядку, потела и планировала перейти с масла на акрил. Она обзывала себя, когда запихивала лишнюю шоколадку в рот. Красовалась в разных нарядах перед Клевером, всё также называя себя коровой. Она больше не видела в своих глазах обвинения или смущения. Там было понимание. Доброе дружеское приветствие и предложение сделать что-нибудь сумасшедшее.
Клевер не мог увидеть какой-то наружной оболочки, когда такое составляющее нутро так сильно ослепляло его. Ведь на пятьдесят пятом году эта маленькая девочка наконец села на шпагат. Проходя по улицам города, она старалась не наступать на разделяющие грани плитки. Прыгала по протёртым классикам, обращая на себя взгляды прохожих, и всё также радуя Клевера. Со спины ей не дали бы больше двадцати лет. Только морщины покрыли уголки всё ярче горящих глаз, и щёки всё-таки стекали вниз, как бы сильно она не улыбалась. Мужчины замечали её и удивлялись. Они завидовали Клеверу и не могли понять, почему их вторая половина так себя не сохранила.