В третий раз Кореду повезло: примятая трава и взрытая, не успевшая омыться земля выдавали недавно прошедших здесь беглецов. Пройдя чуть дальше по следу, чтобы убедиться, что тот не был ложным, охотник сказал:
-- Они прошли здесь. Но следы ведут на юго-запад. Либо твой сын не помнит дороги, либо не умеет ориентироваться на местности.
-- В такой темноте и при таком дожде любой собьется с пути, -- попытался оправдать своего сына Альбин. -- А уж тем более ребёнок.
-- Ему шестнадцать, -- возразил Коред. -- В таком возрасте юноши становятся мужчинами, берут в руки меч, читают карты и убивают других мужчин. То есть делают всё, чего так жаждет твой сын.
Они шли дальше. Коред взял след, и двигаться по нему не составляло труда. Охотник даже смог определить, что его кобыла всё ещё немного прихрамывает, но за мальчишкой следует по собственной воле, даже не думая упираться.
"Больше никогда не возьму себе покладистого коня, раз любой сопляк может его увести", -- подумал Коред.
-- Дело в его матери, -- вдруг сказал Альбин.
-- Матери?
-- До своей смерти она часто рассказывала ему истории о рыцарях, подвигах и героях. О том, как ими восхищаются королевства, о чести и доблести.
-- Он говорил мне о чём-то таком, -- сказал Коред. -- А ты не мог его вразумить? Сказки прививают детям мораль, но не должны мешать осознавать реальность вещей.
-- Я не думал, что подобное может случиться, -- в голосе Альбина слышалась горечь. -- У него другая судьба. Он нужен здесь.
Они удалялись всё глубже в поросшие травой поля. Мальчишка, хоть и выбрал неправильное направление, двигался по прямой, никуда не сворачивая.
-- Почему староста не хотел тебя отпускать? -- Кореду вдруг показалось это крайне важным. -- Он же знал, что дело в твоём сыне. Так почему?
Альбин явно медлил с ответом. Когда он, наконец, решился, то сказал лишь:
-- Никогда не знаешь, что окружает тебя в темноте.
С этими словами Коред поспорить не мог, а потому промолчал.
Они заходили всё дальше, но следы беглецов по-прежнему тянулись по прямой, лишь изредка огибая труднопроходимые места. Коред ускорил шаг -- ему не хотелось проводить в полях весь следующий день. Судя по следам, конюшонок двигался медленно, и Коред прикинул, что с их скоростью они нагонят его через несколько часов. Если ничего не случится.
Дождь усилился и превратился в один нескончаемый поток воды. Чёрные тучи закрыли собой небосвод, и Коред перестал видеть дальше полутора ярдов, которые освещала его издыхающий факел. Вокруг не было слышно ничего, кроме шума дождя, отдаленных раскатов грома и чавканья луж под ногами.
Вдруг Альбин, ни с того ни с сего, схватил Кореда за плечо:
-- Ты чего? -- насторожился охотник.
-- Я что-то слышал.
Коред прислушался, но за шумом стихии не было слышно ничего необычного.
-- Я ничего не слышу.
-- Подожди, -- одёрнул его Альбин. -- Вот!
Коред напряг слух до пределов и попытался слушать мир так, как его когда-то учили -- воспринимать каждый звук по отдельности. Он различил капли дождя, с характерным хлюпаньем падающие в лужи, шипение факельного огня и глухое нескончаемое "тук-тук-тук", когда дождь лупил по капюшону. Ступенчатый громовой рокот, разрывающий небеса и хлопанье ткани, когда свистящий ветер принимался трепать их плащи.
И он услышал. Где-то между очередным громовым раскатом и порывом ветра, издалека, до него донеслось приглушенное лошадиное ржание.
Коред встрепенулся:
-- Теперь и я слышу. Лошадь. Не далеко, судя по звуку.
Дождавшись очередного визгливого ржания, охотник примерно определил направление.
-- За мной, -- бросил он Альбину и быстро зашагал на звук.
Голос лошади звучал всё ближе и всё истеричнее. Коред даже забеспокоился -- уж не загнал ли мальчишка хромую кобылу своим маршем по мокрой пустоши?
Ржание доносилось из глубины небольшого оврага, кругом поросшего травой и поломанными деревьями. Коред и Альбин подошли к краю и Альбин закричал:
-- Фалько! Фалько, отзовись?!
-- Отец? -- донеслось со дна оврага. -- Отец, я здесь!
-- Фалько, ты жив! Жив!
-- Я здесь, отец!
Коред не стал присоединяться к всеобщему ликованию и принялся аккуратно спускаться вниз, придерживаясь за покатый земляной край. Но размытая дождём земля, перемешанная с глиной, была слишком скользкой и Коред, не удержавшись на ногах, рухнул, покатившись вниз на спине, перепачкав штаны и плащ.
Фалько сидел рядом с лошадью на коленях. Кобыла лежала на боку, одна из её передних ног была неестественно выгнута, а из брюха торчала скрюченная коряга. Кровь, в свете факела кажущаяся чёрной, вытекала из раны и стекала по коряге на землю. С каждым разом ржание раненого зверя становилось всё тише и жалобнее.
Коред, чьим первым порывом было свернуть мальчишке-конюху шею, с большим трудом смог перебороть себя. Вместо этого он вздохнул, вытащил из-за пояса кинжал и, подойдя к лошади, одним сильным движением избавил животное от мучений. На один миг кобыла дёрнулась всем своим телом, а потом затихла. Кровь, хлещущая из перерезанного горла, растекалась по дну оврага.
Альбин, спустившийся следом, прижимал к себе перепуганного сына и молча, наблюдал за охотником. Когда тот отвернулся от убитой лошади с окровавленной сталью в руке, Альбин попятился, увлекая мальчишку себе за спину.
Но Коред лишь вытер лезвие кинжала о край своего плаща, засунул его за пояс и сказал:
-- Снимайте с неё пожитки и давайте возвращаться. В деревне меня ждут новая кобыла и несколько бутылей самогона в придачу.
12
Обратно в деревню они возвращались в полном молчании. Коред шел впереди, таща на себе седло убитой лошади. Альбин и его непутёвый сынишка двигались следом, неся попону, седельные сумки и прочий скарб.
Коред заметил, что отец парнишки держится между ними, не подпуская их слишком близко друг к другу.
"Он весь трясётся, как перепуганный суслик", -- догадался охотник. -- "Никак боится, что я передумаю, и сверну мальчугану шею".
Он, конечно, не собирался причинять парнишке вред. Максимум, на что тот мог рассчитывать, так это на хорошую порку вожжами. Но его отец, наверняка, справится с этим и без его помощи.
А этого ли он боится? В голове Кореда закружились тревожные мысли, и слова Альбина всплыли в его памяти, заставив поёжиться. "Никогда не знаешь, что окружает тебя в темноте" -- сказал он ему, когда они вместе шли по следу его сына.
Коред слишком хорошо его понимал. Он и сам частенько сталкивался с тем, что прячется в темноте. Это было его единственной целью, его долгом, смыслом существования. Только когда это случалось, он входил во тьму с мечом в руке и страх не довлел над ним, как довлеет сейчас над Альбином.
Охотник вдруг ощутил себя неимоверным глупцом, вспомнив, как несколько часов назад он рассуждал про себя о том, что меч ему не пригодится. Он удостоверился, что мешочек с субстанцией всё ещё висит у него на поясе, но это не уняло его тревоги.
Они продолжали идти. В тишине, без привалов, словно солдаты на марше. В иной раз Коред облюбовал бы какую-нибудь рощицу, чтобы укрыться там от дождя, развести огонь и переждать ночь, но только не в эту ночь.
-- Долго ли нам ещё идти? -- нарушил молчание Фалько. Он виновато смотрел из-за спины отца, переводя взгляд то на охотника, то себе под ноги.
-- Дольше, чем если бы мы ехали верхом, -- нехотя ответил Коред. -- И если бы не тащили поклажу на своём горбу, словно мулы.
Он уже остыл и не очень-то и злился на парня за его выходку. В конце концов, злиться на молодых и глупых ему уже не пристало. Если уж на то пошло, ему стоило ругать лишь себя: он сам спровоцировал парня и не предусмотрел подобного исхода. Но Коред не был бы собой, если бы не язвил и не издевался.