– Перемирие затягивается, – прекратив жевать стебель, пробормотал он и прислушался к тишине у речушки. – Стороны приступили к фланговым обходам.
Он поднес бинокль к глазам и выглянул из-за сосны. С пригорка у края леса японцы видны были словно на ладони. Офицер указал рукой влево, затем вправо, потом сомкнул руки кольцом, таким образом поясняя унтер-офицеру и солдатам их задачи.
– Так и есть, – прокомментировал Шуйцев. – Пришло время для военных хитростей.
Он заметил мелькнувшего между валунами китайца и опустил бинокль на грудь. Затылком вновь откинулся к стволу дерева. Сами собой опустились веки, самочувствие опять становилось неважным.
Японский офицер уверенно направился вниз, вдоль речушки, не предполагая, что над обрывом, чуть раньше, в том же направлении прокрался китаец. А унтер-офицер и солдат заспешили вверх по течению, не ведая, что их увидал Шава, который пробирался туда впереди них. Не зная о заваленном входе в пещеру убитых золотоискателей, много выше нее Шава спустился по крутому откосу к речушке, ловко, как истинный горец прыгая с камня на камень, перебрался на другой берег и удачно укрылся за валунами.
– А-а, куропатки, – довольный, с сильным от возбуждения чувств акцентом проговорил он, когда на противоположном берегу показались унтер-офицер и за ним солдат.
Лежа за валунами, он с удовлетворением задвигал затвором карабина, пронаблюдал, как патрон мягко и покорно загоняется в норку хорошо смазанного, цвета вороньего крыла ствола...
Кривой Нос сидел за каменными выступами, нервно вслушивался в предательское беззвучие вокруг. Ствол одного карабина торчал в просвете, наклонённый книзу, где прятались оба оставленных японским офицером солдата; другой карабин он держал перед собой.
– Я один, их пятеро, – отозвался он своим тревожным размышлениям. – Пятеро на одного! Нет, так не пойдет! – решительно возразил он невидимому собеседнику.
Он приподнялся и тихонько переместился из своей засады; хотел было вернуться за вторым карабином, но, памятуя народную примету, махнул на него рукой. Постаравшись держаться подальше от обрывистого откоса, он побежал туда, куда удалился и где пропал Чак.
Не зная этого, прячущиеся внизу солдаты тоже решили, что их оставили сдерживать превосходящего числом противника, что так не пойдет, и тоже начали скрытно отступать. Они не смели проявить столь решительную прыть, какую проявил Кривой Нос, но тоже заспешили вниз, вдоль течения речушки, на ходу придумывая для себя героическое оправдание перед офицером.
Кривой Нос издёргался, – неожиданные засады мерещились ему уже за каждым большим камнем. Он решил перебраться на другой берег, полагая, что там меньше опасностей, и подгоняемый нетерпением, до крови сбил локоть, когда спускался к берегу речушки с крутого откоса. Он был уже внизу, как вдруг из-за скалистого выступа, скорым шагом, отчего-то оглядываясь, с пальцами на курках, появились оба покинувших укрытие японским солдата. От неожиданности и испуга Кривой Нос споткнулся о камень, и те двое резко обернулись. Первым пришел в себя Кривой Нос. Пальнув наугад в ближайшего японца, он бросился назад и налетел на валун. За его спиной грянул выстрел, и пуля страшно цокнула над головой. Звоном в ушах ему слышался топот бегущих к нему врагов. Почти не сознавая, что делает, он отчаянно передернул затвор и развернулся.
– Нет! – в ужасе закричал он с разворота.
Один японец без движения лежал вниз лицом, другой убегал к противоположному берегу: он по колено в воде прыгал в речушке, в пену разбрызгивал прозрачную воду. Как в угарном сне наяву, не целясь, Кривой Нос выстрелил вслед солдату. Тот нелепо вскинул руки, споткнулся и шлепнулся в воду; тянулась секунда, другая, третья, а он не делал попыток встать на ноги. Течением его тело медленно сносило сначала к одному торчащему из воды камню, затем к другому, у которого оно и застряло.