– А разве я немец? – искренне удивился Коля Таубе, когда вежливый чиновник в посольстве намекнул на переезд в Фатерланд.
Говорили, естественно, по-немецки. Язык он знал с детства, впрочем, как и мамин – украинский. О собственной национальности особо не задумывался, когда же спрашивали, пытался пересказать то, что прочитал в книжках. Нация и народ – не одно и то же, не важно, кем родился, главное – кем себя чувствуешь. И не бывает единой нации. Нынешние немцы даже говорят по-разному, их нация молодая, еще не выросла. И не вырастет, потому что при полном коммунизме нации исчезнут, а люди станут изъясняться на эсперанто.
В анкетах писался русским. А кем же еще?
Чиновнику об эсперанто он говорить не стал, а того больше интересовало, действительно ли семья Таубе из Восточной Пруссии, приславшая вызов, имеет «родственные отношения» с русскими Таубе. Выяснив, что это так, столь же вежливо заметил: в Германии условия для получения образования ничем не хуже, чем в СССР.
Нужные бумаги Коля подписал – очень уж хотелось вырваться из ненавистного интерната, где каждый тыкал в него пальцем. Не потому, что Таубе немец, а потому что сын врага, скрытого белогвардейца. А еще ему прямо сказали: после семилетки никуда не выпустят, в лучшем случае отправят на поселение куда-то за Урал.
О Германии, родине предков, Коля плохо не думал, несмотря на прошлую войну. Немцев и русских стравил мировой империализм. Германия – родина Карла Маркса и Карла Либкнехта, а еще там живет и работает товарищ Тельман. Кто знает, может быть, скоро и в Фатерланде будет социализм, только на этот раз правильный, без «термидора» и предателя Сталина.
Уже став взрослым (девятнадцать не так и мало), Лейхтвейс понял, насколько ему тогда, в 1931-м, повезло. А еще то, что интерес к сыну расстрелянного по делу «Весна» красного командира был совсем не случайным. Дальних родичей, устроивших ему вызов, он даже не увидел. Зато попал в частную школу в городе Тильзите, где обучение было уже оплачено неведомыми «друзьями» семьи. А когда ему исполнилось семнадцать, эти же «друзья» предложили продолжить образование, но уже совсем в другой школе.
Обо всем случившемся Лейхтвейс не жалел, разве что иногда вспоминал о не сложившейся карьере киноактера. В шестнадцать он вместе с другими учениками школы снялся в массовке, а вскоре ему предложили роль. Как объяснил помощник режиссера, внешность у Николаса Таубе самая подходящая: идеальный немецкий юноша – белокурый, улыбчивый, с симпатичными ямочками на щеках. «Идеальный» отказался, хотя и не без тайного сожаления. Киноактеру, да еще известному, труднее будет вернуться в СССР.
А еще Коля Таубе очень хотел летать.
– Итак, где вы их встретили?
Лгать Лейхтвейс не любил, и прежде чем указать место на висевшей на стене карте, невольно поморщился. Рейнские горы, западная оконечность, но чуть-чуть не там. Ничего не поделать, не его тайна.
– Здесь, господин майор. Двое, с северо-запада, шли на штатной высоте – около километра. Меня не заметили, погони не было.
– Так…
С куратором во внеслужебное время они говорили исключительно по-русски. Господин майор становился Карлом Ивановичем, человеком обаятельным, понимающим и много повидавшим. Куратор воевал в Африке, в маленьком отряде полковника Леттов-Форбека, и его рассказы очень напоминали стихи Гумилева, только в прозе. «Завтра мы встретимся и узнаем, кому быть властителем этих мест; им помогает черный камень, нам – золотой нательный крест»[7]. Но сейчас оба говорили по-немецки, и каждое слово приходилось тщательно взвешивать.
– Как вы вообще там оказались? Это же юг, а вам надо было на восток.
Ответ у Лейхтвейса имелся, причем самый обстоятельный. Длительный перелет требует отдыха, иначе нельзя. Он проснулся в домике на вершине Зигнаал ван Ботрань в половину первого. Стоял ясный день, и если двигаться точно на восток, велик риск, что его заметят – места обжитые, люди на улицах. Поэтому он свернул на юго-восток, чтобы пролететь над горами, а уже в сумерках изменить курс.
Куратор слушал, не перебивая. Лейхтвейс сразу понял, что Карла Ивановича беспокоит не сам маршрут, а те, кто на нем встретился. Рейнские горы – это уже Рейх. Что за «марсиане» были в небе? Свои? Чужие?
– Как вы считаете, Лейхтвейс, это случай? Совпадение?
На этот раз он лгать не стал.
– Думаю, нет. Искали именно меня.
Чужой взгляд он выдержал. Стал по стойке «смирно», выдохнул.
– «Марсиане» из разных стран еще не встречались в небе, но когда-нибудь такое должно было случиться. Вероятнее всего, это французы. Они тоже просчитали маршрут – и почти не ошиблись. Мне просто очень повезло.