Выбрать главу

Ее немногочисленные иностранные подруги, дочь американского дипломата и две сестры-гречанки из Фанара хохотали, когда она высмеивала их так называемую жажду свободы. «Громкое слово для недалеких людей», — замечала Гюльбахар. Они не понимали, что препятствия существуют от природы, что они скорее моральные, чем физические, и что независимая жизнь, прославляемая современными женщинами, обладает столькими же ограничениями.

По выражению ее лица Селим догадался, что мать ждет, когда он станет умолять, но сегодня у него не было желания угождать ей. На службе дали понять, что его, вероятно, отправят в Париж с официальным поручением касательно переговоров о мире. Это была великая честь, неожиданное продвижение по дипломатической лестнице. Возможность, наконец, быть полезным своей страждущей родине. Но он боялся оставить дом, не убедившись, что мать не совершит никакой оплошности в столь деликатной ситуации.

— Я заблаговременно отправлю ей приглашение, — небрежно бросила Гюльбахар.

Это была неожиданная капитуляция. Селим поднял на мать взгляд:

— Ты согласишься принять мадам Гардель? Правда?

— Пусть я рискую провести время крайне неприятно, но все же покажу этой иностранке, что мы, женщины Босфора, умеем быть великодушными и вести себя достойно и в тяжелом положении. И потом, я прекрасно понимаю, как тебя это волнует, ангел мой, — нежно добавила она, проведя рукой по щеке сына, — а я не вынесу, если замечу хоть тень печали в твоих глазах.

Глава 7

Прилетевший из степей холодный ветер продувал холмы. Среди пожарища уцелевшие жители наспех соорудили укрытия из досок и залатанных военных палаток. Клубы дыма вырывались из самых неожиданных мест, указывая на человеческое присутствие. Дождь утих. Несмотря на теплое пальто, Луи Гардель дрожал. Он представлял себе Константинополь как солнечный и светлый город, но видел темную, почти враждебную картину и чувствовал, что продрог до мозга костей.

Ему захотелось пройтись, освежить свои мысли. Гардель пересек Галатский мост и начал долгий подъем к конаку. Усталость замедляла его шаг и затуманивала мысли. Ситуация становилась все более непонятной. День за днем османский Восток раскрывался перед ним во всей своей сложности. Многие турецкие офицеры не подчинялись приказу о демобилизации. Анатолийские гарнизоны отказывались сдавать оружие, создавая, таким образом, повод к конфликту. Командующий шестой армией в Ираке и командующий второй армией в Киликии по-прежнему не признавали поражение. И они были не одиноки. Вокруг священных городов, Мекки и Медины, несмотря на перемирие, продолжались бои. Что касается столицы, шпионы всех национальностей бойко шныряли по лабиринтам безымянных улочек, чьи тайны оставались неизвестными даже самим жителям Стамбула. В одном облезлом здании Пера соседствовали комитет освобождения какого-то кавказского народа, группа мятежных турецких офицеров, бордель, который никогда не пустовал, русские беженцы, враждующие с большевиками, и один торговец, который с гордостью вывесил на своей лавке портрет первого министра Греции, Венизелоса… «От вас просто голова кругом», — подумал Луи, наконец добравшись до ворот.

Конак действовал на него как бальзам. Под навесом встречала надпись из Корана, выведенная красивой золотой вязью. Он решил, что спросит у Селима ее значение. Ему предстояло узнать об этом загадочном народе еще столько вещей… Француз устало провел рукой по затылку. Вселиться ему разрешили, и предстояло прийти в себя перед встречей с Розой и Марией через несколько недель.

Из дверей вынырнул маленький Ахмет, украдкой огляделся и, не заметив Луи, поспешил вглубь сада. Заинтригованный француз последовал за ним. С того злополучного дня мужчина видел ребенка лишь издалека, когда тот отправлялся в школу. Луи хотелось бы с ним поговорить, но, казалось, мать возвела непреодолимый барьер между своей семьей и иностранцем, которого считала, кстати совершенно справедливо, оккупантом. Селим утверждал, что его супруга чересчур взволнована и что с Розой она будет намного приветливее. Но Луи в этом сомневался. Он запомнил тот пылающий гневом взгляд, кротостью турчанка очевидно не отличалась.