— Ка — Эр, — “ученый” похрустел сцепленными на животе пальцами. — “Клонированный ребенок”, как назвал его в нашей лаборатории какой-то идиот. Его, вообще-то, по-разному называли, но как всегда почему-то прижилось самое идиотское название.
— Но… почему…
— За границей заниматься клонированием немного сложновато, слишком тщательно приходится маскироваться, ну а у нас, в России, были бы деньги, можно наворотить черт знает чего, — “ученый” хихикнул. — Добавляешь к западным деньгам восточные мозги и вуаля. Получаем то, над чем бьется весь мир. Когда он родился, то все по началу было решили, что это анэнцефал — ребенок с врожденным генетическим дефектом. Думали, что он родился без головного мозга. Оказалось нет, мозг присутствовал… И еще какой.
Макс смотрел на Каэра с каким-то благоговейным ужасом. В такие минуты в людях просыпаются древние инстинкты, заставлявшие далеких предков центрально-американских индейцев делать скульптуры “богов”, удивительно похожих на анэнцефалов.
Кретов не мог оторвать глаз от плоской головы, маленького безгубого рта, отекшего лица и носа, уступом переходящего в лоб. Маленькое, судя по всему, тельце было скрыто под просторным салатного цвета балахоном, свисавшем по обе стороны стола.
Макс содрогнулся, когда черные влажные глаза остановились на нем.
— Мы не знаем, может ли он читать мысли, он не признается, понятное дело, — снова хихикнул очкарик, забираясь с ногами в кресло, стоявшее у большого занавешенного окна, — но внутрь сознания Каэр пробирается без проблем.
— Боюсь, наш гость не совсем понимает, в чем разница, — голос Каэра звучал не более странно, чем должен был. Он походил на хаотичный набор немузыкальных звуков.
Каэр мигнул. Его веки были абсолютно прозрачны.
“Интересно, как он спит?”
— У меня есть другие, — любезно пояснил клон, демонстрируя вторую пару век, уходящих к носу. — Не пугайтесь. Это не телепатия, а обычный анализ стандартной человеческой реакции на мои первые веки.
Макс оправился от потрясения настолько, что смог задать вопрос вслух:
— В чем же разница между телепатией и вашими способностями?
— Все что я могу, это подключиться к сознанию человека. Те процессы, которые происходят в головном мозгу подопытного передаются непосредственно в мой мозг. Проще говоря, это нечто вроде временного переселения души человека в мое тело.
— Неточное сравнение, — подал голос очкарик. — Это не переселение, а слияние. Слияние двух разумов, когда и сознание, и подсознание подопытного объединяются в едином потоке.
— И это объединение происходит в вашем мозгу, — сказал Макс.
— Вы быстро схватываете, — кивнул Каэр. — У меня нет такой вещи как подсознание. Я помню все, что происходило со мной начиная с того момента, как мой мозг начал функционировать. Все до мельчайших подробностей.
В его голосе прозвучал намек на тщеславие. Это обстоятельство как бы скрасило его нечеловеческий облик в глазах Макса.
— Итак, когда сознание и подсознание пациента объединяются и сливаются с моим, я становлюсь Илоной Ленс, — продолжал клон. — Илоной Ленс, которая помнит всю свою жизнь так же, как и я. Она сможет ответить на вопрос, пользуясь моими голосовыми связками.
Произнося эти слова, Каэр взглянул на майора, который удовлетворенно улыбнулся.
— Или вернее, — снова встрял “ученый”, — она не сможет не ответить, поскольку эффект слияния сознания и подсознания сродни эффекту идеального гипнотического воздействия, когда исчезают все психологические барьеры, которые с таким трудом преодолевают гипнотизеры, пробиваясь к глубинам памяти.
— Но как это происходит? — машинально задал вопрос Макс.
— Если бы я знал это, — сказал Каэр, — то получил бы нобелевскую премию, положил ее в банк и скромно жил на проценты с суммы. Мое сознание не участвует в слиянии. Как только эксперимент закончится, я сразу же забуду все то, что появилось в моем мозге во время слияния. Это своего рода защитная реакция организма. Два сознания в одном теле… Либо я стану Илоной Ленс, а Каэр исчезнет, либо наоборот, либо еще 250 вариантов.
— Если этот эксперимент опасен, — сдавленным голосом произнес Макс, — то лучше от него отказаться.
Майор безучастно посмотрел на Кретова. То же самое сделали очкарик и Каэр, но в их глазах интерес все же ясно читался.
Макс выдержал все эти взгляды, но больше не проронил ни слова.
— У вас есть тридцать секунд, чтобы задать вопрос, — сказал Каэр. — После этого я прерву контакт с девушкой.