— Ты ведь собирался перед нами каяться, — спокойно сказала Леночка, доставая блеск для губ. — Дескать пинайте меня, друзья, это я сделал из нас дворников. Солнышко, ты слишком высокого мнения о себе. Мы люди, а не конструктор, из которого можно собрать что угодно. Мы залезли в это добровольно, никто нас на аркане не тянул. Да и потом, ты не представляешь, как приятно знать, что всего в этой жизни добился сам. Только тогда можно чувствовать себя человеком.
— Салат «Альгида», — тем временем бормотал Смирнов, — что еще за "Альгида"?
— Фрукты, мороженое, ликер, — равнодушно сказал официант, все это время послушно стоявший возле столика. — Ликер поджигаем.
— Ням, ням, — сказала Леночка.
— Неси, — тут же заявил Смирнов, отдавая меню. — Мороженого побольше. Только, упаси Бог, не шоколадного. А вообще это называется десерт, а не салат.
— Пошел ты, — сказал официант, наклоняясь к столику, чтобы убрать тарелки. — Хватит жрать, он скоро подойдет.
— Неси, родной, — с картинно-угрожающим видом Смирнов постучал вилкой о стол. — Отведать «Альгиду» нам не помешают и 25 шпионов на свете.
— Тих-х-хо, — прошипел официант.
— А вот и он, — Леночка даже не скосила глаза в сторону выхода, как и Скалин, но тем не менее оба они хорошо видели так называемый объект, вошедший в ресторан.
Официант отошел от столика несколько быстрее, чем надо. Скалин отметил этот факт в памяти, на тот случай если придется писать отчет. Вот из-за таких мелочей чаще всего тщательно продуманные операции летели ко всем чертям.
— Зараза, — бормотнул Смирнов, отвернувшись в противоположную сторону и наблюдая за входом в зеркальной стене. — Вот это сюрприз. Нам же говорили, что он будет один.
Руди перекатился на другую сторону кровати и потянулся, сминая шелковые простыни. Марго, тяжело дыша откинулась на подушку. На ее верхней губе, покрытой нежнейшим персиковым пушком, выступили бисеринки пота.
— Ты меня совсем измучил, — прошептала она, чувствуя уже почти забытое блаженство от прикосновения к обнаженному мужскому телу. — Еще пара таких вечерних гимнастик и я просто скончаюсь.
— О, Господи, — притворно вздохнул Майер театрально поднимая руки к небу, — она еще и недовольна.
В секунду, извернувшись как змейка, Марго перевернулась на живот. Ее пылающее лицо застыло над поблескивающими в темноте глазами Руди.
— Сейчас я в душ, — отчеканила девушка, сопровождая каждое слово звонким поцелуем, — а потом мы пойдем куда-нибудь поужинать.
— Договорились, — Майер, как всегда, не спорил. Временами эта почти рабская покорность ее воле почти раздражала Марго. — Хватит оргий. Иди смывай трудовой пот, а я пока…
Риди взглянул на лежащий на столе “ноутбук” и потер руки, слегка виновато глядя на поморщившуюся при этих словах любовницу.
— Балуйся, балуйся, — проворчала Марго, спрыгивая с кровати и направляясь к двери ванной. — И что вы все находите в этой игрульке? Ума не приложу.
— А ты зато в пятом классе тройки получала.
Девушка засмеялась и показала ему язык. Пока за ней закрывалась дверь, Майер стоял по стойке смирно, провожая Марго торжественным взглядом. Как только щелкнул замок розовой двери, легким движением шкодливого мальчишки Руди скользнул к столу и поднял крышку “ноутбука”.
Марго отвернула горячий кран до упора, добавив чуть-чуть холодной воды. Она всегда обожала исключительно горячие, почти обжигающие струи, бьющие по телу микрофонтанчиками. Девушка медленно поворачивалась, переступая босыми ногами по теплой эмали, подставляя под горячий поток то один бок то другой. Ленивые, а потому слегка путанные мысли заполнили голову.
Еще так недавно ей казалось, что жизнь кончена. Когда умерла мама. И в этом не было ничего странного, ведь если даже ты уже много лет живешь отдельно и считаешь себя абсолютно самостоятельной личностью, все равно в тот момент, когда этот мир покидает один из тех, благодаря которому ты вообще получил возможность дышать и видеть, ты испытываешь чувство, описать которое невозможно. Как знать, может именно так себя чувствует младенец, когда перерезают пуповину? Время перестало нестись вскачь, как делало это примерно уже года три. Марго не могла больше танцевать, ее балетмейстер рвал и метал, попутно пытаясь отыскать замену Маргарите Славиной, а многочисленные друзья вдруг перестали быть такими понимающими и чуткими. Она больше уже не могла и не хотела никого видеть.