— Минутку, — Макс отвел руку клона от пульта. — Прежде чем мы войдем туда, я должен кое-что выяснить.
— Зачем я ввязался в это дело? — нетерпеливо спросил Каэр. — Отвечу. И отвечу как можно быстрее и понятнее. Мне осточертела моя жизнь. Я задыхаюсь в этой проклятой лаборатории. Они там думают, что поскольку я не знаю другого, мне хорошо. А я ведь читаю книги, смотрю фильмы и знаю, что бывает иначе. Вот поэтому то я и не мог упустить шанс узнать и жизнь, совершенно не похожую на мою. Поучаствовать в раскрытии преступлений, помочь другим… да все что угодно, в конце концов, лишь бы оно было… другим.
Макс и Илона почти физически ощутили тоску, льющуюся из матово-черных глаз Каэра. Только сейчас, пожалуй, они в полной мере осознали, что перед ними стоит ребенок. Изуродованный, вынужденный прятаться от глаз людей, арестованный и заключенный в четыре стены молчаливым судом тех, на кого он совсем не был похож. И тут же молнией скользнула непрошеная мысль.
“Он сказал то, что мне хотелось услышать.”
Илона тихо вздохнула. Макс почувствовал то же неудобство, которое испытывает человек, оказавшийся в одной компании с инвалидом.
“Если он искренен, тогда все нормально. Если нет…”
Ни слова ни говоря, Каэр вновь коснулся пальцами замка.
— Это, тоже своего рода мозг, — приговаривал он, поочередно нажимая на каждую кнопку. — Очень примитивный и простой, но вполне понятный… так… готово.
Дверь неслышно дернулась, отойдя от косяка на несколько сантиметров.
— Прошу.
Илона потянула ручку и осторожно заглянула внутрь.
— Тут темновато, но безлюдно, — сказала она.
— Заходите, заходите, — поторопил Каэр. — У нас от силы полчаса.
— И что потом? — спросил Макс, с недовольным видом проводя рукой по небритому подбородку.
— Здесь автоматизированная система безопасности. У пульта только один охранник. Вот эта камера над дверью сейчас не действует. Пока позовут техника, пока он сюда дойдет… Ну и потом я должен буду вернуться в лабораторию. Если, конечно, не случится чего-то чрезвычайного, — несколько лихорадочно проговорил клон. — Мой “сумасшедший ученый” как раз к тому времени очнется.
Макс задумчиво взглянул на него. Каэр дернул уголком рта.
— Вы же не думаете, что он добровольно отпустил меня.
3
Из приказа, отправленного в день убийства балерины.
From
«Capella»
To
Cronos
«Каждый охотник желает знать…»
Кандидат наук Лев Семенович Володин ныне проживал в одной из мертвых уральских деревень. В той же деревне, представляющей собой скопище разрушенных и растасканных суровыми северными ветрами бревен и еще целых, но покосившихся и потемневших приземистых домиков, доживали свой век несколько старух и стариков без возраста и прошлого. Так, по крайней мере, должно было быть.
Пятеро клонящихся к земле фигур в намотанных на высохшие тела лохмотьях вышли на шум военного вертолета, поступившего в распоряжение Бокова стараниями Лузгина. Время от времени бессмысленно шевеля потрескавшимися губами, местные жители остановились рядом с обугленными бревнами, торчавшими из-под снега, и молча смотрели на опускавшуюся с неба стальную стрекозу.
— Даже и не думайте, — категорично заявил пилот. — Рисковать и сажать машину я не буду. А если там под снегом яма? От нас только обломки останутся.
— Прыгать значит? — поежился Боков.
Ему никто не ответил.
Солдаты покинули кабину первыми. Боков втянул носом воздух и на мгновение закрыв глаза шагнул вперед.
Свалившись в глубокий снег, опер разрыл холодную рассыпчатую кашу и встал на ноги, очутившись по колено в сугробе. Вслед за ним спрыгнул майор, но ему удалось удержаться на ногах, и пока Боков барахтался в снегу, Скал уже выбрался на протоптанную узкую тропинку.
Наконец Сереге удалось встать немного позади майора. Тяжелое дыхание вырывалось изо рта клубами белого пара.
— Интересно, — пробормотал Скал, глядя на группу стариков, подслеповато щурившихся неподалеку, — как им удается здесь выжить?
— Раз в неделю сюда приходит военный вездеход с продовольствием, — пояснил один из спецназовцев. — Ну а пенсии, которую на том же вездеходе привозят раз в месяц, как раз хватает на хлеб и молоко. Обычная история в этих краях.
Слова эти были так же холодны, как лежащий вокруг снег. Боков же ощутил укол жалости, который всегда вонзался в сердце при виде беспомощной старости, которая искорежила, сломала и пригнула к земле некогда молодых и полных сил и здоровья людей.