Скалин попытался пожать плечами, но у него ничего не получилось. Сон накладывал ограничения.
— Отдать тело, говоришь. Интересно как?
Позже, — прозвучал холодный ответ. — Узнаешь позже. Когда поймешь.
— Скажи мне кто-ты, прежде чем этот сон закончится. Покажи свое лицо.
— Ответом ему был, — драматично возвестил Краб, — шипящий смех.
Она засмеялась и откинула капюшон. Мир содрогнулся и по древним стенам от пола до потолка зазмеились трещины.
— Ядовитая фея, — почтительно произнес Краб, склоняя голову.
Скалин посмотрел на нее и дико, пронзительно закричал.
— Тихо, тихо, — зашептали рядом. — Это все сны, проклятые. Уж который день спать тебе не дают.
Ласковый голос с мягким окающим выговором и нежное прикосновение к сжатому кулаку оживили Скалина. Они сделали то, чего не смогли те бесчисленные лекарства, запах которых витал в воздухе, создавая вместе с едким духом хлорки ту неповторимую атмосферу, рождающуюся только в больницах.
Скалин с трудом открыл глаза, весьма удивленный тем, что их не режет свет. Он знал, что после долгого пребывания в бессознательном состоянии глаза должны просто не переносить дневной свет. Потом он понял, в чем дело. Его голова была обмотана бинтом.
На миг Евгению показалось, что он задыхается.
— Снимите его, — слова приходилось выталкивать из горла, но несмотря на это, Скалин понимал, как слабо и безжизненно звучит его шепот. — Снимите бинт… с глаз… хотя бы.
— Нельзя пока, милый. Вот доктор разрешит…
Скалин не понимал, как это можно лежать с завязанными глазами, если только что буквально вынырнул с того света. Больше ему не хотелось смотреть ни на змею с двумя головами, ни на мертвого Краба. Перенапряженный мозг срочно требовал дозы чего-то понятного и легкообъяснимого.
— Снимите бинты… или я сам…
Говорившая видимо поняла, что он не шутит. Поэтому вскоре майор ощутил, как слой за слоем уходит белая марля, защищавшая его зрение.
Кругом было почти темно. Скалин удивленно покосился на пожилую нянечку, меланхолично комкавшую в руках испачканный бинт.
— Свет я погасила, — сказала женщина. — Так-то безопаснее будет.
— Сейчас ночь?
— Верно. Ночь. Ты лежи смирненько, а я пойду врача позову.
Он окликнул ее у самого порога.
— Зеркало.
Она обернулась, уже взявшись за ручку двери.
— Принесите мне зеркало.
Нянечка неожиданно рассмеялась. Скалин недоуменно моргнул.
— Помощь тебе, милок, требуется, а не зеркало. Помощь.
— Какая помощь?
— Отомстить, для начала. Причем без меня не получится. Слишком уж враг твой… не для людей, что ли, — сказала женщина. Глаза ее сверкнули в темноте ледяным светом. На мгновение между зубов проскользнул извивающийся раздвоенный язык. — Разве ты не хочешь отомстить, а, майор? Ведь у нас общая ненависть. Доверься ей и она поведет тебя. Не хочешь? Ну тогда тебе действительно нужно посмотреть в зеркало.
Дикий шипящий хохот хлестнул по нервам.
Скалин снова закричал.
И снова очнулся.
На этот раз по-настоящему.
Непосредственного начальника Скалина полковника Кадышева в ФСБ за глаза звали «грязный босс». Или коротко Гэбэ. Этот человек принадлежал к той породе людей, которых всю жизнь окружает ореол из самых разнообразных некрасивых слухов. Для некоторых, просто по капризу природы обладающих подозрительной внешностью и достаточно высокой должностью, годной для выращивания сплетен, такой ореол становится чем-то вроде проклятия — несчастья, свалившегося на ни в чем не повинную голову. Владимир Николаевич Кадышев — сын потомственного рабочего и не менее потомственной крестьянки к этой категории не относился. Внешностью он обладал самой что ни на есть респектабельной, репутация его, если судить по служебному досье, была безупречной, начальству он был глубоко симпатичен, а подчиненные упорно звали его «грязный босс». Даже после того, как его назначили главой «сталкеров», то есть подняли на вершину, на которую мечтали вскарабкаться очень многие чинуши из ФСБ. Конечно те, кто вообще знал о существовании этих самых «сталкеров».
Мысленно плюнув на все эти ежевечерние размышления, ставшие для него почти традиционными, Кадышев снял с вешалки утепленный плащ и окутал им свое дородное тело, с трудом переносящее как холод, так и жару. Он уже собирался попрощаться с секретаршей, когда по селектору пришел вызов от генерала Сомова. Быстренько превратившись из начальника в подчиненного и соответствующим образом изменив тон, Кадышев ответил, что сейчас будет.