— Что неважно, — Дима встал и заправил рубашку в брюки. Стоявшие в углу часы пробили одиннадцать.
— "Капеллу" решили оставить в покое, — сквозь зубы сказал Эскулап. — Слишком дорого обошелся наезд на нее и им и нам.
И тут Молохов начал смеяться. Он смеялся так, словно старался выбить из себя всю горечь и боль, накопившуюся с так паршиво начавшегося дня. Дима свалился на диван и продолжал хохотать.
— Так вот… вот… — выговорил он сквозь неразборчивое бульканье, — вот в чем дело.
Эскулап спокойно смотрел на беснующегося журналиста и только одна жилка на его щеке подергивалась.
— Вы, люди старой закалки, — с трудом проговорил Дима, — до сих пор не можете усвоить одну простейшую истину, что реклама — двигатель торговли.
— Ты это к чему? — Эскулап неторопливо поправил очки.
— Неужели вас не удивило, что эта ваша чудотворная «Капелла» на сей раз так грубо сработала? Это же была реклама, дед. Сейчас ведь наверняка по всем неофициальным каналам разойдется история, как русские вместе с американцами в лужу сели. Теперь у «Капеллы» дела пойдут еще лучше.
— Очень может быть, — сухо сказал Эскулап. — Хотя думаю дело не в этом. В рекламе «Капелла» уже не нуждается. И просит она за свою работу намного меньше, чем эта самая работа стоит. Но хватит о пустом. Пора кажется и о нас с тобой поговорить.
— Слушай, дед, — с неожиданной злостью спросил Молохов. — А ты то с какого боку в это дело влез?
Улыбка Эскулапа, появившаяся сразу же после слов Димы удивительно напоминала оскал.
— Труп в офицерской форме в ординаторской, — сказал он. — Когда-то этого покойника я звал сыном. И еще, не знаю, собирались ли они с Илоной Ленс пожениться, но моя злоба предпочитает думать именно так. Еще вопросы есть?
Молохов вспомнил историю болезни Илоны и поежился.
— С этим ясно, — осторожно сказал он. — А что от меня требуется?
— Все просто. Продолжай то, что начал с фотографом. Ищи информацию, разузнавай, не мне тебя учить журналистскому расследованию. Ну и я подкину тебе пару адресов.
— Скотина ты старая, — мягко и ласково сказал Молохов. — Меня значит поперед себя, чтобы в случае чего, первая пуля мне досталась.
— Ай, ай, ай, — сокрушенно покачал головой Эскулап. — Как нехорошо. Не прошло и пары часов, а ты уже и про друга своего забыл.
Молохов почувствовал спазм в горле.
— Это ты к чему? — сипло спросил он.
— А к тому, что перед тобой сейчас проблема выбора. Хочешь заняться весьма интересным журналистским расследованием? Займись. Не хочешь, Скалин отправит нас с тобой вслед за папарацци.
— С тобой? — ошарашенно переспросил Дима.
— Видишь ли, после того, как «Капелла» попортила майору личико, боюсь, он слегка свихнулся. Скалин очень огорчится, если узнает, что я не сумел тебя уговорить.
— И ты работаешь вместе с психом? Дед, это же глупо.
— Майор нашел меня через неделю после событий в клинике, — еле слышно проговорил Эскулап, устало склоняя голову. — Я тогда был в ярости и тут же согласился на предложение Скалина отыскать убийц моего сына.
Дима посмотрел на седые волосы старика и внезапно ощутил острую и ошеломляющую жалость к этому некогда сильному мужику, после смерти сына решившему мстить, но не предполагавшему, какое это трудное дело — месть.
В том состоянии в каком находился Молохов, было чрезвычайно трудно почувствовать что-то другое.
Что-то более разумное.
“Все понятно. Выбор шикарный. Не соглашусь, присоединюсь к Генке вместе со старичком. Соглашусь и мы с ним проживем до того момента, пока надобность в нас не отпадет.”
Молохов, занятый внутренними мыслями очнулся только тогда, когда Эскулап обратился к нему во второй раз:
— О каком сообщении шла речь?
Дима показал на стол. Эскулап подошел и взял в руки бланк. Судя по тому, сколько он держал его в руках, он прочитал текст несколько раз.
— Вот и первое, что нужно сделать, — помахав письмом в воздухе сказал старик. — «Исследование присланного образца закончено. Барток», — задумчиво прочитал он. — Барток — эксперт. Очень хороший специалист. Если уж Скал сумел чем-то заинтересовать Мишу Бартока, то об этом стоит узнать поподробнее. Я дам тебе его адрес. Съезди и узнай.
Он вдруг поднялся, подошел к Молохову и, положив обе руки ему на плечи, пристально посмотрел в глаза.
— Это унизительно, — сказал он, — спрашивать человека, станет ли он ради спасения собственной жизни работать на преступника и убийцу друга. Но я поставлю вопрос по-другому: хочешь ли ты помочь мне, Молохов?