Тот, кто о ней заводит разговор,
Тебе несет бесчестье и позор.
Яд горя страшен, ранит душу он,
Как будто уязвляет скорпион.
Займись-ка делом, вот мои слова,
Уймется пусть глумливая молва.
По голове слона индиец бьет.
Чтоб Индию забыл он в свой черед.
Ох мой сынок, дыхание мое,
Вернись, ты — упование мое!
В, чем смысл мытарства в выжженных песках?
Не в том ли, что родитель твой зачах?
Что ждет тебя? Куда, зачем идти —
Колдобины и ямы на пути!
А цепь позора — лишь она страшна,
Ужасней, чем карающий шихна.
Шейх обнажил недаром грозный меч,
Ты безрассудству дал себя завлечь.
Вернись к друзьям, стань весел и здоров,
Презри расчеты злых клеветников!»
Ответ Меджнуна отцу
Умолк отец, всю горечь чувств излив,
Ответ Меджнуна был медоточив:
«О ты великий, словно небосвод,
Надзвездных достигающий высот,
Твой лик арабам мускус даровал,
А я твои становья разорял.
Кыбла моих молений — твой чертог,
Существованья бренного исток.
Пускай аллах твои года продлит,
Вся жизнь моя тебе принадлежит.
Совет твой каждый, ты не ведал сам,
Мне на ожоги сердца лил бальзам.
Как поступить? Лицо мое черно,
Не знал я, что упасть мне суждено. —
На скорбный путь, где суждено пропасть,
Влекла меня неведомая власть.
Закованный, влача железный груз,
Сам по себе оковы сбить не тщусь.
И бремя непомерное влеку,
Так суждено судьбою на веку!
Один я всю печаль земли постиг,
Мир не рождал подобных горемык.
Виновна ль тень, что угодила в грязь,
Или луна, что мглой заволоклась?
Так повелось — ни слон, ни муравей
Не властвуют над участью своей.
Такую боль таю я в глубине,
Что даже камни сострадают мне.
Меня судьба преследует, губя,
Нельзя уйти от самого себя.
Куда исчезнуть мне с тропы земной?
Стать не могу ни солнцем, ни луной.
Но если ничего не изменить,
То лучшее из дел — дела забыть.
Блаженных дней мне не знавать вовек, —
Злосчастный я, пропащий человек.
Как молния, палящая уста,
В теснине рта улыбка заперта.
Мне говорят: „Куда пропал твой смех,
Как можно плакать на виду у всех?“
Я не смеюсь, заботясь лишь о том,
Чтоб смех мой не спалил живых огнем!»
Лейли отправляется гулять по саду
В степи раскрыла роза свой шатер.
И с розой встретясь, розов стал простор,
Как любящих счастливые черты,
Улыбчивы весенние цветы.
Стяг желто-алый миром сотворен,
Его соткали роза и пион.
Вплетаясь в соловьиный пересвист,
Сад шелестит, лепечет каждый лист.
Жемчужины росы растенья пьют
И зеленеют, словно изумруд,
Тюльпана огнецветного цветок
Скрыл в сердцевине траурный ожог.
И локоны фиалки расплели,
Склоняясь на лугу к стопам Лейли.
В бутоне розы волею судьбы
Запрятаны колючие шипы.
А роза, уподобившись рабе,
Атласную одежду ткет себе.
На водной глади лилии листы
Раскиданы, как пленников щиты.
Лейли в саду, и все цветы спешат
Ей подарить пьянящий аромат.
Самшит кудрявый ветви долу гнет,
Гранат до срока наливает плод.
Томления исполненный нарцисс
Свой взор стыдливо опускает вниз.
Под солнцем искрясь, словно кровь из ран,
Расцветший пламенеет аргаван.
Серебряной росистою рекой
Обрызганы жасмины и левкой.
Для поцелуев рдяные цветы
Открыли розы, девственно чисты.
Разъял касатик истомленный зев,
Свой язычок, как синий меч воздев.
Смолк ворон ночи, прикусил язык,
И щебет утра стал разноязык,
Турач порабощенный, словно раб,
Сжег собственное сердце, как кебаб.
На всех чинарах — вестники зари —
Заворковали глухо сизари.
И как Меджнун, певец любви своей,
Зарокотал, защелкал соловей.