Лейли и Меджнун

Сказанье это — притча давних дней —
Веселость мысли несовместна с ней.

Веселье — принадлежность легких слов,
А смысл легенды важен и суров.

Безумья цепи сковывают ум,
От звона их становишься угрюм.

Зачем же направлять мне скакуна
В края, где неизведанность одна?

Там ни цветов, ни праздничных утех,
Вино не льется и не слышен смех.

Ущелья гор, горючие пески
Впитали песни горестной тоски.

Доколе наполнять печалью стих?
Песнь жаждет слов затейливо-живых.

Легенды той, грустней которой нет,
Поэты не касались с давних лет.

Знал сочинитель, смелость в ком была,
Что изломает, приступив, крыла.

Но повелел писать мне Ширваншах,
И в честь его дерзну в своих стихах,

Не жалуясь на замкнутый простор,
Творить, как не случалось до сих пор.

Чтоб шах сказал: „Воистину слуга
Передо мной рассыпал жемчуга!“

Чтоб мой читатель, коль не мертвый он,
Забыв про все, стал пламенно влюблен».

И если я поэзии халиф,
Наследник, настоянье проявив,

На уговоры тратил много сил,
Чтоб я ларец заветный приоткрыл.

«Любви моей единственный дастан, —
Промолвил сын, — души моей тюльпан,

Стихи тобою тоже рождены,
И братьями моими стать должны.

Они — созданья духа твоего,
Рождай, пиши, являя мастерство.

Сказ о любви, и сладость в нем и боль,
Он людям нужен, как для пищи соль.

Мысль — это вертел, а слова — шашлык,
Их нанизав, напишешь книгу книг.

Вертеть шампур ты должен над огнем,
Чтоб усладить едою всех потом.

Легенда, как девичий нежный лик,
Который к украшеньям не привык.

Но, чтоб невеста восхищала взор,
Одень ее в сверкающий убор.

Она — душа, природный тот кристалл,
Который ювелир не шлифовал.

Дыханием легенду оживи,
Воспой в стихах величие любви.

Твори, отец! А я склонюсь в мольбе,
Чтоб вдохновенье бог послал тебе!»

Реченья сына — глас самих судеб!
Совету внемля, сердцем я окреп.

В бездонных копях, в самой глубине
Стал эликсир искать, потребный мне.

В поэзии быть кратким надлежит,
Путь длительный опасности таит.

Размер короткий, мысли вольно в нем,
Как скакуну на пастбище степном.

В нем мерный бег морских раздольных волн,
Движением и легкостью он полн.

Размером тем писалось много книг —
Никто в нем совершенства не достиг.

И водолаз доселе ни один
Перл не достал из плещущих глубин.

Бейт должен быть с жемчужиною схож,
В двустишиях изъяна не найдешь.

Я клад искал, трудна моя стезя,
Но отступиться в поисках нельзя.

Я вопрошал — ответ мой в сердце был,
Копал я землю — вмиг источник бил.

Сокровищем ума, как из ларца,
Я одарил поэму до конца.

Создать в четыре месяца я смог
Четыре тыщи бейтов, звучных строк.

Коль не было б докучных мелочей,
Сложил бы их в четырнадцать ночей.

Да будет благодатью взыскан тот,
Кто благосклонно встретит этот плод.

О, если б расцвести она смогла б,
Как «си», «фи», «дал», когда придет раджаб!

Пятьсот восемьдесят четвертый год
Поэмы завершенье принесет.

Закончен труд, я отдых заслужил,
На паланкин поэму возложил.

К ней доступ я закрою на запор,
Пока мой шах не вынес приговор.