Так свет струит свеча во тьме ночной,
Дотла в тоске сгорая неземной.
Нет, не двулична роза, коль шипы
Хранят ее от прихотей судьбы.
Лейли, страданья не чиня родным,
Терпела муку, улыбаясь им.
А между тем, вокруг ее шатра
Толпились свахи с самого утра.
И, услыхав об этом, Ибн-Салам
Решил не мешкать и приехал сам.
Тщеславием кичливым обуян,
Он свадебный возглавил караван.
В подарок для родных и для гостей
Вез маны амбры и тюки сластей.
И черный мускус, и багряный лал.
Он роскошью хвастливой удивлял.
Сам для ночных рубах цветной атлас
Рачительно он выбрал про запас.
Пригнал верблюдов тысячу числом
И скакунов арабских под седлом.
За золото вступают в бой полки —
А у него с собою сундуки.
Метал перед гостями на коврах
Казну горстями, как сыпучий прах.
Столь он безмерно щедрость распростер,
Что золотом засыпан был шатер.
С дороги отдохнув денек иль два,
Он вестника призвал для сватовства.
Велеречивый муж, искусный сват,
Смягчить мог камень, затупить булат.
Такие совершал он чудеса,
Что мог бы позавидовать Иса.
Все, чем гордятся Чин, Таиф и Рум, —
Изделья, восхищающие ум,
Сокровища, которым нет цены,
Родителям Лейли привезены.
Сват, красноречья завладев ключом,
Похвальные слова струил ручьем:
«Наш Ибн-Салам средь храбрых львом слывет,
Арабов он и гордость, и оплот.
Мечом прославя свой высокий сан,
Муж знаками величья осиян.
Коль крови жаждешь — он прольет поток,
Захочешь злата — сыплет как песок.
Тебя избавит от осуды зять,
Твоей казне оскуды не знавать!»
Так много ловкий сват наговорил,
Что бедного отца ошеломил.
Тут, сколь не исхитряйся, не крути, —
Пришлось ему к согласию прийти.
Увы, отец не отвратил напасть
И вверг свою луну дракону в пасть.
Когда невеста дня, восстав светла.
Из рук Джамшида чашу приняла,
И русский отрок, юн, русоволос,
Арабу дал накидку ярче роз,
Отец невесты с раннего утра
За украшенье принялся шатра.
Был сам жених и весь приезжий клан
За праздничный усажен дастархан.
Дивя размахом весь арабский мир,
Под музыку и песни грянул пир.
Он длился долго, как велит закон,
Союз венчая дружеских племен.
Росла дирхемов груда высоко —
Дань матери Лейли за молоко.
В опочивальню, как заведено,
Снесли на блюдах сласти и вино.
Злосчастная металась, как во сне,
Сгорала, как алоэ на огне.
Слезинки, затмевая звездный взгляд,
Ей розы щек без устали кропят.
Рубиновые стиснуты уста, —
Изнемогает в муке красота.
Ждет новобрачный, празднично одет;
Невесте мрачной опостылел свет.
Разбилась чаша возле уст ее,
Полыни горче сладкое питье.
На шип наступишь — ногу занозишь,
На пламя дунешь — губы опалишь.
Род в единенье — словно кисть руки,
Беда, коль палец отсекут враги.
Кто оскорбляет своевольем род,
Того родным он боле не сочтет.
Змея ужалит палец — ждать невмочь,
Отсечь его немедля надо прочь.
Гармония спасает нас от бед,
Смерть наступает, коль согласья нет.
Лейли теперь в томительной тоске —
От гибели душа на волоске!
Ибн-Салам приводит Лейли в свой дом
Когда в лазурном небе распростер
Свое сиянье утренний шатер
И челн полночный, белых взяв рабынь,
За окоем уплыл в густую синь.
Жених, как полномочный властелин,
Украсил для невесты паланкин.
И с пышностью, чтоб видеть все могли,
В нем понесли торжественно Лейли.
Ее супруг, руководим добром,
Вручил господство над своим добром.
Стремился он супруге угодить,
Воск лаской и терпеньем растопить.
С восторгом юной пальмы видя стать,
Он попытался финики достать.
Но чуть рукою тронул гибкий ствол,
Как шип ему все пальцы исколол.