ГЛАВА XXII
О тому как справили свадьбу Ибн-Селляма и Лейли, как Лейли убежала в степь и встретилась там с Меджнуном
По всем страницам пробежав, калам Такую повесть поверяет нам: Немало в небе вероломства есть, С обманом у него знакомство есть, И шутки начало шутить оно! А шутки — что? Бесстыдство лишь одно! Меджнуну повелело: «В брак вступи!» И в то же время мчится по степи Со всеми родичами Ибн-Селлям: Он в стан Лейли велел скакать коням! С почетом племя встретило гостей — И жениха, и всех его людей. И свой народ созвал отец Лейли, И вскоре кубки пира принесли. Продлилось пиршество немало дней, А наливались кубки все полней. Но только свадьба веселит пиры! Дождались гости радостной поры. И выбран был благословенный час, Для двух народов незабвенный час. И проповедник высунул язык — Он попусту давно болтать привык — И закрепил он брачный договор, И все пошли к Лейли, в ее шатер, Вступили в целомудрия приют, И вот луну дракону отдают. Невесту к Ибн-Селляму подвели, Он руку протянул руке Лейли, Но странный случай с ним произошел. Страдал он сердцем. Был недуг тяжел И мучил Ибн-Селляма издавна. К тому же много выпил он вина, Как будто заливал вином пожар, — И на пиру его хватил удар. Все тело судорогой сведено, — Вперед запомнит он, как пить вино! Но вот затих, недвижный, как мертвец, И люди все подумали: конец. Казалось, был он смертью покорен… Смех свадьбы стал рыданьем похорон. И жениха скорее унесли — Забыли о невесте, о Лейли. От горьких дум, которым нет числа, Павлиньи сломаны ее крыла. И думы ей покоя не дают, Уйдут — придут на смену сотни смут. Она решила ночью мертвой лечь И притаила ядовитый меч. Желанье Ибн-Селлям не утолит, Она себя от мира удалит! Она свободной сделает себя, Умрет, единственного полюбя! И выбран этот меч недаром был: Наказан Ибн-Селлям ударом был… Коварству неба где найти предел! Как много в мире непонятных дел! И вот одно: Меджнуна и Лейли — Две несказанных радости земли — Ударила судьба такой волной, Что двое сделались четой одной. Но две жемчужины разлучены: Тот — мужем наречен другой жены, Той — суждено другому стать женой — И что же? Нет отверстья ни в одной! И все это в одну случилось ночь! Как вероломство неба превозмочь? Не знают новобрачные родства, Чужими стали, в брак вступив едва. Или для них и час, и день, и год Один и тот же выбрал звездочет? О нет: и звездочет бессилен тут. Ведь сказано: «Все звездочеты лгут!» * * * Когда, решив: жених сейчас умрет, — Стоял всю ночь вокруг него народ, Тогда вернулось мужество к Лейли: Свободна от супружества Лейли! Пока без чувств лежал ее жених, Тихонько, незаметно для родных, Она покинула отцовский дом И скрылась вскоре за степным холмом. Куда идет? Не ведает сама, Не видно стана за песком холма… И в ту же сторону Меджнун идет, Не сам идет — любовь его ведет, И приближаются в степной дали Лейли к Меджнуну и Меджнун к Лейли! Его печальный голос ей знаком: Животворящим он звенит стихом. Меджнун ее дыхание вдохнул, Ее благоухание вдохнул. К Меджнуну подошел его кумир. Подобной встречи не запомнит мир! И друг на друга смотрят, не дыша: Вернулась к телу слабому душа. Теперь им нужен был один творец! Для двух жемчужин был один ларец! Два солнца всходят на одной земле. Две розы зреют на одном стебле. В едином теле две души сошлись, В глазу едином два зрачка зажглись. Дух плотью стал, и духом стала плоть — Единой сделал двойственность господь. Слил виночерпий вина разных лоз И чашу единения поднес, Любовным зельем сделалась она, Он сделался поклонником вина. Он захмелел, она пьяным-пьяна, И тот, и та — поклонники вина. Два имени у них — что из того? Единое мы видим существо! Слились две капельки живой воды. Их не разнять, напрасны все труды! Она — вода, он — сахар в их судьбе. Всю воду сахар притянул к себе. Она — вода. От вздохов он дрожит, Он пузырьками по воде бежит!.. Над ними небо сжалилось на миг, И сон в глаза жестокости проник. И каждое дыхание земли, И каждое создание земли, Все крохотные твари в эту ночь Стремились двум любовникам помочь. Раскинул нитку длинную паук: Закрыл их паутиною паук. Чтобы влюбленных скрыть, на мир легло Летучей мыши серое крыло. Чтоб не тревожить их, комар замолк. Глаза прикрыл мохнатым ухом волк. Замолк и филин, тяжело вздохнув, Под перьями он свой упрятал клюв. Бродил в степи с баранами пастух, — Вошел в его собаку сонный дух, И на нее, чтоб не будила стан, Накинул из бараньих шкур аркан.[18] Чтобы лиса проснулась лишь к утру, Ночь окурила всю ее нору. Заснули насекомые в степи. Спокойно спят пасомые в степи. И все летающие твари спят. И все кусающие твари спят. За жертвою не скачет крупный зверь. Не воет и не плачет малый зверь. Ослабли силы четырех стихий И стали неожиданно тихи: Вода бурливой не шумит волной. Не гонит пыль густую вихрь степной. Дыханье стужи дремлет под замком, И пламя не болтает языком: Оно завесой шелковой встает, Чтоб войско стужи не сошло с высот. Луны лепешка скрыта темнотой, И стала ей земля сковородой. От глаз Меркурий отгоняет сон, «Воистину, готовы…»[19] — пишет он. Венера не читает книг своих, В руках Венеры звонкий чанг затих. Любовников дурной не сглазит глаз: Его проколет Марс копьем сейчас. Воззвал Юпитер к совести судьбы, Он распростер ладони для мольбы. Сатурн влюбленным робкий шлет привет, И ночи цвет — Сатурна робкий свет,[20] Но руки вымазала ночь в смоле, Чтоб не нашел рассвет пути к земле. Боится утро холодком пахнуть, На пепел ночи ветерком дохнуть, Не дышит утро истинное здесь, — Дыхание развеет пепел весь. И даже утро ложное, поверь,[21] Такое осторожное теперь! Не виден людям утренний рассвет, Светильников для них на небе нет, Чтоб разлучить влюбленных не могли!.. Как чуден мир: Меджнуна и Лейли Преследовали небеса всегда, — В одну лишь ночь исчезла вся вражда! Душа и тело, — вот они слились, Как плющ и кипарис, переплелись. Один целует ноги у другой, Ласкает шею робкою рукой. Она — ладони сетью заплетет, Как волосами, друга обовьет, А то ведет ладонью по глазам, По шее, по лицу, по волосам. Он тоже к сердцу друга припадет И локонами руки обовьет,