О господи, пока я жив, страданий не лишай меня.
Чтобы неверным не могла любимая меня назвать,
В любовных муках буду тверд - и ты не размягчай меня.
Прекрасней делай с каждым днем мою любимую, господь,
Тоской по милой с каждым днем все больше сокрушай меня.
Уничтоженье с нищетой теперь меня к себе влекут, -
Зачем почет и слава мне - страданьем насыщай меня.
Пускай в разлуке с дорогой так истончится плоть моя,
Чтоб ветер утренний донес к любимой невзначай, меня.
Меня, подобно Физули, надменности не отдавай,
Себе же самому во власть, молю, не возвращай меня.
Зачин прослушав речи и конец,
Его услышит бог", - решил отец.
Сказал себе: "Неисцелим он вовсе! -
Теперь к скорбям похуже приготовься".
Рыдал, стенал и горько плакал он,
Был скорбен каждый безотрадный стон.
Печального отца Меджнун оставил
И в дикую пустыню путь направил.
Бежал он, полный одиноких мук,
Туда, где жил его бесценный друг.
Днем шел он вслед за слезными ручьями,
В ночи ему светило вздохов пламя.
Он пыль пути к любимой вспоминал,
И шел вперед, и горестно стонал.
Он пред горой могучей оказался, -
Ее хребет людей не опасался.
Свою вершину к солнцу подняла,
Как меч разя небесного орла[55].
Во всех карманах - лалы и топазы,
Невиданно прекрасные алмазы.
Заискивало море перед ней,
Прося бесценных одолжить камней.
Ее просил пустынный край окрестный
С ним поделиться силою чудесной.
Ключей она таила без числа, -
Для них родною матерью была.
Господь ее назвал благословенной,
Ее считали "колышком вселенной"[56].
Меджнун, на эту гору поглядев,
Запел приветно-огненный напев.
Он пел, горячим опьянен напевом,
Звучал ответным горный склон напевом.
Меджнун решил, что это друг его;
Душою овладело торжество.
Сказал: "О небосвод! Нашел я друга!
Мир обошел и вот - нашел я друга".
Он размотал клубок любовных бед:
"Отшельница! Прими же мой привет!
Ты знаешь о беде моей сердечной,
Пусть осенит тебя творец, предвечный.
Я вижу, ты в печали, влюблена,
Несчастных жалоба тебе слышна.
Я верю - друг ты настоящий, верный.
Влюбленных горе - как гора безмерно.
Ты камнем в грудь ударила себя.
Из глаз-ключей ты слезы льешь любя.
Но в чем искать причину огорченья?
Иль ты в сетях несносного мученья?
Бьет кровью из груди живой родник, -
Взрастил какие розы твой цветник?
А сердце все водою источилось,
Чьей красотой, скажи, оно пленилось?
Давай беду оплакивать вдвоем
И голоса в один поток сольем!"
Гора рыдала, видя, как страдал он,
С горою вместе горестно рыдал он,
Затем в пустынный вновь пошел простор,
В край, где его Лейли стоял шатер.
Меджнун увидел сети для газелей,
Они в степи безрадостной чернели.
И в них газель, несчастна и слаба, -
Велела так жестокая судьба.
Согнул ей шею рок, связал ей ноги,
Ее глаза - в слезах, душа в тревоге.
Меджнун стоял, печалился над ней,
Глядел - и слез кровавых лил ручей.
Снести жестокость не хватило силы,
Он кротко произнес: "Охотник милый,
Ведь ты же - человек, так неужель
Не пожалеешь бедную газель?
Охотник, сжалься над душой несчастной,
Не совершай жестокости напрасной.
Не надо быть безжалостным, ловец,
Сам головой заплатишь под конец.
Ловец, отдай газель скорей мне в руки,
Не предавай газель ты смертной муке".
Ловец ответил: "Я охотой жив,
Когда бы я, к тебе свой слух склонив,
Газель щадя, ее в живых оставил, -
Без пищи я б детей своих оставил".
Одежду передал Меджнун ловцу -
Без листьев стало легче деревцу.
И снял он путы с пленницы прелестной
И жизни дар ей возвратил чудесный.
К ее щеке прильнув, он издал стон,
Глаза прижал к глазам, и плакал он:
"Ты - легкий ветерок в степи безбрежной,
С глазами нежными, с походкой нежной,
Травинка у пустынного ручья,
Жасмин, попавший в дикие края.
Любой страны ты б украшеньем стала,
Прекраснее ты нежной розы алой.
Несчастного в пустыне не забудь -
И направляй мой одинокий путь.
О, подружись со мною, горемыкой,
Побудь теперь со мной в пустыне дикой.
От влажных глаз не убегай слезой,
Останься здесь и будь всегда со мной.
Глаз родники послужат водопоем,
Обитель здесь же мы с тобой устроим,
В моей глазнице ты найдешь покой.
Ресницы, слезы - не трава ль с водой?
О ты, глазами схожая с любимой,
Мне облегчай мой гнет невыносимый.
Когда я вспомню о ее глазах,
Ты успокой повергнутого в прах".
Так человечью суть в себе смирил он,
И тем газели сердце покорил он.
И не одна газель из тех степей
С Меджнуном подружилась вслед за ней.
Оборван, шел равниной он пустынной,
В тенетах - видит — голубок невинный.
Что ни ячейка — то врата скорбей,
Здесь каждый миг ждут беды голубей.
Меджнун смотрел - душа от боли сжалась
Как бурный ключ, в нем закипела жалость
И начал он охотника просить
Несчастного на волю отпустить.
Сказал охотник: "Я несчастен тоже, -
Мы судьбами между собою схожи.
Когда б я голубей освобождал,
То пленником страданий я бы стал.
Коль возместить ущерб ты в состоянье,
Тогда исполню я твое желанье.
Меня избавь от горя моего -
И от печали избавляй его".
Тотчас Меджнун снял с пальца жемчуг чистый,
Яснее голубиных глаз, лучистый.
Меджнун тот жемчуг ловчему вручил -
И голубь вновь свободу получил.
Приникнув к лапкам голубя глазами,
Меджнун их красил в алый цвет слезами.