Газель она твердила наизусть:
Когда же мускус благовонье прольет над бледною свечой?
Ах, сколько счастья мог он дать мне одной лишь весточкой скупой!
Мой друг ко мне немилосерден, враги клевещут на меня,
А был бы милостив - унял бы он этот вражий ропот злой.
Глаза мои, не наслаждаться вам друга красотой в письме,-
Ведь не смягчит красивый почерк разлуку с милой красотой!
Ждала я голубя с известьем, но он, несчастный, услыхав,
Как я вздыхаю, испугался, - сюда полет не правит свой.
О Физули, любимых письма - для нас волшебный талисман.
И без него сердца больные никак не обретут покой.
Услышав строки нежного упрека,
Меджнун уже не стал страшиться рока.
Уверился он в счастии своем,
Узнав, что милая скорбит о нем.
Кровавых слез потоком орошенный,
Расцвел цветник его души влюбленной.
Лицо его свечою занялось,
Горой его довольство поднялось.
И он сказал: "Мой друг благословенный,
Мне, дикарю, союзник неизменный.
Доставил ты, мой друг, благую весть,
От милой сердцу дорогую весть,
Ей передай мое благословенье,
Мое приветствие, мое моленье.
Доставь мою молитву ей в чертог
И расскажи ей, как я изнемог:
"О ты, чьи губы дарят другу радость,
Свеча очей, души несчастной сладость,
Подруга, бог тебя благослови,
Всегда достойна ты моей любви.
Ты, наконец, сдержала обещанье -
Мне облегчила горькое страданье.
Любовь твою воочью вижу я,
Благословенна будь душа твоя!
И я теперь забыл пути к покою,
Лишен теперь я власти над собою.
Душа моя горит все горячей, -
Не вынести мне сладостных речей.
Молю я бога, чтоб, утратив жалость.
Ты никогда уж больше не менялась,
Чтоб горечь не сменяла сладость слов,
Чтоб гнев исчез, - жила одна любовь.
Красавицам знаком лишь гнет безмерный,
А ты душою засияла верной.
Красавицы лишь прах у ног твоих, -
Ты совершенней тысячи других.
Кто в верности с тобой сравниться может?
Кто вверился тебе - тех страх не гложет.
Ты верность проявляешь вновь и вновь
И не стыдишься за свою любовь.
Меня "влюбленным" все зовут напрасно:
И это слово с правдой не согласно.
И совершенным звать меня нельзя:
Лишь для тебя любовная стезя.
Подобной нет тебе - то непреложно.
Тебе - душе - отдать и душу можно.
Другой такая нежность не дана,
Таких, как ты, не знают времена.
Когда б тебе была другая равной,
На весь бы мир ты не могла быть славной,
Я счастлив тем, что помнишь ты меня,
Будь счастлива, меня в душе храня.
Меня, страдальца, вспоминай почаще -
И жизнь тогда мне будет много слаще.
О стройный кипарис, о роза роз,
Кому сгубить покой мой удалось!
Владычица прекрасного цветенья.
Луна в ночи веселья и забвенья!
Когда ко мне ты милостива так
И мне любви моей вручаешь знак, -
Иди и дальше по стезе любовной
И о дороге позабудь греховной.
Душе моей уйти не позволяй,
Пусть стон и плач не льются через край.
Склонись к тому, кто бедами терзаем,
Зачем пренебрегаешь этим краем?
Коль ты мне друг, то близкой будь со мной,
А недруг - то пройди хоть стороной!
Ведь ты в блаженстве пребываешь нежном, -
Я предан горю и скорбям мятежным.
Ты веселишься в радостном кругу,
А я снести мученье не могу.
Но на стезе любви возможно ль это?
Ужели в том есть верности примета?
О верности ты правду ль говоришь?
Тогда зачем ты от меня бежишь?
Пусть канут в омут бедствия разлуки,
Причины и последствия разлуки!
Должна ты днем и ночью быть со мной;
Я - твой; другому ли владеть тобой?
Но если Ибн-Салам мешать нам будет
И путь свиданья преграждать нам будет,
То дай мне знать, и мы с тобой вдвоем
Трон злого рока вздохами сожжем".
Когда он клад раскрыл, в душе таимый,
Зейд снова в путь пошел к его любимой.
Свече он молвил слово мотылька.
Весть соловья прочел средь цветника
О кравчий, как вертится небо наше!
Как пузырьки вина крутятся в чаше!
Чудесная алхимия - вино:
Из праха золото творит оно.
Вино спасает, - и того довольно, -
Когда нас мир терзает очень больно.
С вином - наш мир считай пустой мечтой;
Души не услаждай пустой мечтой.
Природа времени непостоянна,
Боятся мудрецы его обмана . . .
. . . Печалью по усопшим заболев,
Глашатай неба начал так напев.
Что Ибн-Салама небосвода сила
В мишень для стрел Меджнуна превратила.
Чтоб меж друзьями не было преград,
Лить слезы каждый из двоих был рад.
Так Ибн-Салам, бессильный раб несчастий,
Страдал в своей неразделенной страсти.
Тоска любви, которой нет страшней,
Доводит до небытия людей.
И сила этой страсти без предела
В кольцо согнула Ибн-Салама тело.
Не мог ему дать силы талисман, -
От горя пожелтел он, как шафран.
И предан неизбывному томленью,
Лежал он, сходный с собственною тенью.
Здоровье ухудшалось каждый день,
Благих надежд исчезла даже тень.
Лекарства не нашлось для Ибн-Салама,
От горьких бедствий не нашлось бальзама.
Нить жизни мученика порвалась
Душа страдальца с вечностью слилась.
Кто, в мир придя, его не покидает?
Кто, совершенный, тленности не знает?
Уж так решило время издавна,
Что осенью сменяется весна.
Теперь предлог был у Лейли законный,
Чтоб вопли слышали ее и стоны.
И вот, скорбя о злой своей судьбе,
Лицо она царапала себе.
Она свои одежды раздирала,
Пред знатным и простым равно рыдала;
Сломала трон, сожгла свой дом в слезах,
Свои наряды превратила в прах,
И мускусные кудри разметала;
Слыхало небо, как она рыдала.
Дало цвет скорби синий небо ей,
А пламя - пепел для ее кудрей.
Есть у арабов, говорят, обычай: