То в воздухе над ним витали птицы.
Страдалец этот в горечи обид
Сложил газелей много и касыд.
И всюду пел он их в тоске безмерной,
Его друзья ему служили верно.
Они, стихи чуть записать успев,
Слова их повторяли и напев.
Измученный, покинутый в кручине,
Стал в мире знаменит по той причине,
Его слова и красота чела
Пленяли всех, в ком истина жила.
Достигнув этих совершенств нетленных,
Причислен к лику сердцем совершенных.
Сложил стихи он эти о себе,
Своих стремленьях и своей судьбе:
Развалин груды - вот мы чем весь этот мир земной считаем,
Но скрыт среди развалин клад - богатый и благой - считаем.
Поклонник внешности пустой пусть мудрецом сочтет себя,
Но там, где истина царит, он лишь невежда злой - считаем.
Невежды мнят - в вине покой, но мы, пророки наших дней,
Мы вылили его давно, - в нем кровь, а не покой - считаем.
Мы поняли, что бренный мир неверен никому из нас,
Пусть им владеет Сулейман, обманщик он дурной - считаем.
Ты думал, Физули: мечеть и винный погребок - одно,
Выходит, что напрасно мы великим разум твой считаем.
О кравчий, велико блаженство наше, -
Скорей подай две-три-четыре чаши.
Коль ты желаешь веселить сердца,
Пои людей блаженством до конца.
Дай, друг мой, чашу каждому хмельную,
Но мне подай ты самую большую.
Я до сих пор лишь полуопьянен, -
Я тяжкою печалью побежден.
Приятен пир людей, приятна радость,
Но удаляться с пиршества - не в сладость..
...Тот летописец состоянья дней
Такой конец дал повести скорбей:
К слиянию не утолив влеченья
И от Меджнуна снова в отдаленье,
Лейли решила не смотреть на мир:
Своей душой не дорожил кумир.
Пришла зима. И месяц дей - грабитель,
Утехи все из цветника похитил.
Стал храмом скорби сад, а был, что рай,
И горестью звучал вороний грай,
Стал кипарис Меджнуном обнаженным,
И, как Лейли, тюльпан исчез со стоном.
И ветер бушевал. Стволы дерев
Качались и ломались, ослабев.
Погас тюльпана блеск и светоч розы,
И сад Зулматом сделали морозы.
Тюльпан, боясь внезапных холодов,
И роза, опасаясь злых ветров, -
Тот в горы яхонты снес на продажу,
Та - в сад сложила лепестков поклажу.
Все реки превратились в длинных змей -
И яд с собою каждый нес ручей.
И небо разверзалось над землею,
И ливень каплей ранил, как стрелою.
А ветер, изо всех напавши сил.
Над садом злобно чудеса творил:
В железо воду превращали вьюги
И делали для цветников кольчуги.
Меж тем недуг Лейли вершин достиг,
И отдохнуть она пошла в цветник.
Тюльпаны, розы - где? Их и следа нет,
Вид голых веток больно сердце ранит.
Нет и цветнике бывалой красоты,
Достигло безобразье высоты.
Поникли травы гордые печально,
Листки поникли в скорби погребальной.
И сад кладбищем показался ей,
И на душе ей стало тяжелей.
Тогда она, тосклива и уныла,
Свою тоску пред цветником открыла:
"Печален ты и холоден, мой сад,
Какие горести тебя томят?
Я так же, как и ты, больна, вздыхаю,
Без розана истомлена, страдаю.
Не быть с Меджнуном мне в его краю,
Не повидаться с ним в его раю.
Хоть осень сорвала твои одежды,
Ты на весну еще хранишь надежды.
Но мне надежды па слиянье нет,
Насколько больше тяжесть этих бед!"
Все больше каждый миг она страдала,
И небо, ей сочувствуя, рыдало . . .
И к богу вознесла она мольбу,
Пожаловалась богу на судьбу:
"О в судный день единственный владыка,
Султан престола вечности великий,
Горю я в безнадежности огне.
Клянусь тобой, жизнь надоела мне!
Моим возлюбленным я не любима,
Меня тоска долит неумолимо.
Свеча в ночи разлуки с милым я,
Вовек неизлечима скорбь моя.
Меня насилье времени сжигает,
Моя мольба тебя не достигает.
Я думала, мне жизнь еще нужна, -
Еще с любимым слиться я должна,
Но, солнце света в высоте небесной,
Жизнь - лишь завеса пред мечтой чудесной.
Так приобщи меня к небытию,
Я в нем познаю истину твою".
И проявил господь к несчастной жалость -
Ей овладела тяжкая усталость.
Холодный ветер дул и дул все злей,
И слабость одержала верх над ней.
Болезнь одолевала в страшной схватке -
Душа изнемогала в лихорадке.
Красавица, подобная луне,
Горела, как свеча горит в огне.
И кинула краса и борьбе жестокой.
Как вянет роза, сети нет в ней сока.
И до того была худа она,
Что и глазам была едва видна.
И тот, кто подходил к ее постели,
Не замечал дыханья в слабом теле.
Исчез здоровья и малейший след,
А смерти были тысячи примет.
И вот она перед дорогой дальней,
И вот настал последний час прощальный.
И, сбросив, наконец, фату стыда,
Она сказала матери тогда:
"О мать, бальзам мучительной печали,
Твои лучи всю жизнь мне освещали!
Невыносимой скорбь моя была,
Но я скрывала все, пока могла.
Теперь, перед последнею дорогой,
Открою тайну, что хранила строго,
В последний раз вниманье прояви:
Знай, я поражена мечом любви.
Лишь от одной причины я страдаю;
Измучена любовью, я рыдаю.
О горе, я бедняжка, влюблена,
Я неким луноликим пленена.
Я за любовь свою платила кровью,
Вся жизнь моя отмечена любовью!..
К любимому стремилась я всегда,
Но слиться с ним мне не дала беда.
Полна любви, я ухожу далеко -
Что делать, если это воля рока!..
Не только я тоской изнурена,
В разлуке я страдаю не одна.
И он, страдалец, мной пленен, несчастной;
Долиной скорби бродит он, несчастный.
Меня безумней и печальней он,
Меджнуном за безумье наречен.
Все дни свои он проводил в страданье,