Завеса тайны пала в должный срок,
Любви не страшен стал любой упрек.
Не скрыта правда пеленою дымной, -
Они узнали о любви взаимной.
На зеркале услад - пылинки след.
И как теперь избавиться от бед?
Двух несравненных разошлись дороги -
Исчезли для беседы все предлоги.
Чтоб тайну скрыть надежней и прочней,
Они притворно власть признали Дней[33].
Лишь иногда, на миг какой-то краткий
Встречался Кейс с любимою украдкой.
Несчастный Кейс, оставив круг наук,
Забыв урок, просил ее: "Мой друг,
Невежда я и мучаюсь жестоко,
А ты прекрасно знаешь суть урока.
Открой же мне скорей познанья дверь,
Тебе я все прочту - а ты проверь".
И на доске писал он против правил,
Писать себя с ошибками заставил,
Чтобы ошибка поймана была,
Чтобы улыбкой роза расцвела,
Чтобы сказала: "Ты ошибся. Скверно.
Ты скоро позабудешь все, наверно".
Так ухитрялся с ней он говорить,
Чтоб сердце посторонним не открыть.
Когда играли дети в хороводе,
Кричали, веселились на свободе,
Любимой изъяснял он горечь мук,
"В иной, - мечтал он, - стать бы с нею круг".
Слова его другим невнятны были,
Одной Лейли они понятны были.
Когда домой из школы дети шли,
Вновь Кейс хитрил, чтоб увидать Лейли.
Нарочно он, бывало, книгу спрячет,
А сам идет и потихоньку плачет.
Когда Лейли мимо него пройдет -
"Ты не видала?" - спросит и вздохнет.
Хотя б на миг вкусить свиданья сладость
С возлюбленной, дарящей сердцу радость.
В письме все время упражнялся он,
Две буквы выбрав среди всех письмен.
Писал он, "лам" и "йа" бессчетно множа,
Прочитывал и вновь писал все то же.
"Они, - он думал, - лучше всех других,
И грамота нужна мне лишь для них".
Кейс прибегал к подобным ухищреньям,
А время шло своим коловращеньем.
Обман в любви отрады не дает,
В страну любви закрыт обману вход.
Кто любит, тот не может быть двуличен.
Ты любишь - к пересудам стань привычен
Переходила весть из уст в уста,
Повсюду говорила суета:
"Кейс - раб Лейли, любовью ослепленный.
Лейли на Кейса смотрит благосклонно".
Такие слухи, наконец, дошли
И до вниманья матери Лейли.
Тогда она в отчаянье и гневе
К розовоустой обратилась деве
И, языками пламени горя,
Язык свой развязала, говоря:
"Ах, сколько сплетен о тебе, бесстыдной.
Ужель не слышишь клеветы обидной?
Зачем себе же причиняешь вред,
Чтоб доброй славы стерся всякий след?
Я слышу о тебе дурные вести -
От них ущерб твоей и нашей чести.
Нежней ты розового лепестка,
Но только слишком разумом легка.
Ты, как тюльпан, всех красотой прельщаешь,
Но почему лицо ты открываешь?
Не будь же своевольна никогда,
Не забывай девичьего стыда.
Не нужно всех картин быть отраженьем[34],
Не будь с водою ты сходна теченьем[35].
Запомни - освежает рот вино,
Но, жидкое, стекает вниз оно[36].
Не нужно, как стекло, быть острой, твердой,
И, как нарцисс, быть хмурою и гордой.
Скрывай лицо, хоть ты и хороша,
Как скрыта в теле чистая душа.
Ты бойся бури, как свеча боится;
От вздоха бури свет свечи затмится.
Не кукла ты - зачем тебе наряд?
Ты - не окно. Пусть скромным будет взгляд.[37]
Как чаша круговая, не кружись ты,
И, как напев, под ладом хоронись ты[38].
Во все углы, как тень, ты не гляди,
Не стой с чужими, с ними не сиди.
Ты простодушна, все вокруг - лукавы,
Не стала б жертвой ты недоброй славы...
Я слышу, что любви ты предана,
Ты в незнакомца, слышу, влюблена.
Тебе любовь и вздохи не пристали
И не к лицу любовные печали . . .
Юнец влюбленный нас не удивит,
Но девушке любить - позор и стыд.
О свет моих очей, отрада взора,
Ты на семью не навлекай позора.
Мы так гордимся именем своим
Перед народом знатным и простым.
Как мы теперь в глаза посмотрим людям?
Сама подумай, чем гордиться будем?
Я на тебя руки не подниму, -
Но что отцу скажу я твоему?
Что о таких делах отец твой скажет?
Он, гневом распаляясь, тебя накажет..
Ты лучше школу сразу же бросай -
Абджед узнав, о большем не мечтай.
Забудь перо, забудь свои уроки:
Писать иглой на тканях будешь строки.
Про школьных и не вспоминай друзей,
Есть кукла у тебя - дружи ты с ней.
Будь, словно кукла, домоседкой вечной,
Ужель тебя прельщает первый встречный?
Как Алконост, затворницею будь,
Найди себе теперь укромный путь -
Все ветры пусть гремят молвою ложной,
Тебя увидеть будет невозможно.
Блажен, кто дома дочку бережет.
Не знать ему мучительных забот".
Лейли, услышав матери упреки,
Решила в сердце: "Чародей жестокий,
Судьба, вершительница злобных дел,
Нелегкий начертала мне удел.
Разлукою сменились дни свиданья,
Мне суждено сгореть в огне страданья!"
Что сделать, что сказать могла она?
Ведь хитростью была она бедна . . .
Но все ж решила проявить упорство:
"Прибегну, - мыслит, - к помощи притворства".
Слезами сад укоров оросив,
Она сказала, очи опустив:
"О мать, подруга дней моих мгновенных,
О мать, ларец богатств моих нетленных!
Мне эти все неведомы слова,
И речь твоя понятна мне едва.
С ребенком, глупым и неискушенным,
Ты говоришь о юноше влюбленном.
Мне неизвестно, что произошло
И что меня коснуться бы могло.
Я о любви ни с кем не говорила,
Лишь ты о ней мне кое-что открыла.
Что за любовь, скажи, в ней смысл какой,
Скорее тайну до конца раскрой!
О, будь моей звездою путеводной,
36
Продолжение предыдущей мысли. Не уподобляйся жидкости, ибо любая жидкость стремится вниз, к земле, и потому низка.
38
То есть будь молчаливой, как музыкальный инструмент чанг: пока его не тронут - до тех пор напев скрыт под ладом, черточкой на грифе. Тут же игра слов: "нарда" - лад и занавес.