В молящие глаза страшусь взглянуть,Кровь в жилах трудно бьется, словно ртуть.
Своей добычей дочь мою считай,С рабом ничтожным в браке сочетай.
Я счастлив буду выполнить приказ,Лейли тебе доставлю в тот же час.
Коль ты костер палящий разведешьИ, словно руту, дочь мою сожжешь,
В колодец бросишь, где бездонно дно,Или мечом казнишь — мне все равно.
Я все снесу и в случае любомТвоим останусь преданным рабом.
Но диву не отдам родную дщерь,Он на цепи быть должен, словно зверь.
Она — сиянье дня, он — мрак слепой,Огонь не может ладить со щепой.
Безумец жалкий, бесом одержим,Он презираем всеми и гоним,
Бродящий по пустыням и горамС такими отщепенцами, как сам.
С ним куролесит непотребный сброд,Позоря и пятная славный род.
Бесчестья несмываемо пятно,В глазах моих он мертв давным-давно.
И аравийский ветер, друг степей,Позор разносит дочери моей.
Лейли невинна, но о ней кругомСудачат люди праздным языком.
Меджнуну дочь отдам и вместе с нейПозор влачить мне до скончанья дней.
Не лучше ль угодить дракону в пасть,Чем испытать насмешек злобных власть?
Внемли мольбам скорбящего отца,Не дай позор изведать до конца.
Откажешь мне, и бог свидетель в том,Судить я буду дочь своим судом.
Расправиться с луной сумею сам,Ее останки брошу алчным псам.
Чтоб нам бесчестья злого не терпетьИ о войне не думать больше впредь,
Пусть бедное дитя терзает пес,Чем лютый див, что горе всем принес.
Укусит пес — но в этом нет стыда,Бальзам излечит раны без следа.
От ядовитых языков людскихПротивоядий нету никаких».
Он кончил речь и скорбно замолчал.С вниманьем слушал старца Науфал.
И, милосердья простирая длань,Растроганно промолвил: «Будет, встань,
Я — победитель, зла не совершу,Я дочь отдать по-доброму прошу.
Коль ты не хочешь, что ж, да будет так, —Насильно не свершится этот брак.
Старинная пословица права:„Хлеб плесневелый, горькая халва —
Та женщина, которую силком,Насилье совершая, вводят в дом“.
Вершить с молитвой свадьбу надлежит.Военной распрей я по горло сыт!»
И те, кто слышать эту речь могли,Жалели от души отца Лейли:
«Меджнун безумной страстью одержим,Пусть он простится с помыслом дурным.
Он, все права утративши свои,Не смеет стать хранителем семьи.
Мы шли в сраженье за него, а онМолился, чтобы друг был побежден.
Для стрел мишенью каждый воин стал,А он нас и ругал и проклинал.
Тем, у кого сознание темно,Смеяться или плакать — все одно.
Ведь тот союз, что кровью окроплен,Несчастьем для двоих сопровожден,
Ей жизнь прожить с безумцем надлежит,Тебе всю жизнь влачить за это стыд!
Мы имя наше в славе сохранимИ вмешиваться дальше не хотим».
И Науфал, разумным вняв словам,Бойцов своих отправил по домам.
…Меджнуну вновь по прихоти судьбыВонзились в сердце острые шипы.
На Науфала он в слезах напал,И гнев его, как лава, клокотал.
«О ты, который верным другом был,Свои обеты ныне позабыл.
Зачем решил сияющий восходТы променять на мрачный день невзгод?
Мою добычу выпустил из рук,Так чем же ты помог, ответствуй, друг?
Подвел меня туда, где тек Евфрат,Не дав испить воды, низвергнул в ад.
Ты, нацедив в пиалы мед густой,Дал мне полынный отхлебнуть настой,
Сам предложил мне сахар, а потомСмахнул, как муху дерзкую, платком.
Неопытной рукою нить сучилИ превосходный хлопок загубил».
Все высказал Меджнун, судьбу кляня,Рванув уздечку, вскачь погнал коня,
Не видя ничего перед собой,Мрачнее черной тучи грозовой.
Он влагой слез пустыню орошалИ этим жар душевный утишал,
А Науфал, вернувшись в свой предел,С друзьями о страдальце сожалел.
Он, неизменный дружбе до конца,Людей послал по следу беглеца.
Но тщетно, словно в вечность, канул он,И след его песками заметен.
И понял каждый, кто понять желал,Причину, по которой он пропал.
Старуха ведет Меджнуна к шатру Лейли
Когда небесный странник свет зажег,Зарозовел предутренний восток.
И лишь в зрачках чернеть остался мрак,Как сокровенный камень Шаб-Чираг.
Меджнун, как ворон, вдруг затрепетал,Как мотылек, что свечку увидал,
И мысленно шипы убрав с пути,В край, где жила Лейли, решил пойти.
Ее становья дым вдохнув с тоской,Он побледнел, за грудь схватясь рукой.
Протяжный вздох похожим был на стон.Так стонет тот, кто к жизни пробужден.
Вдруг он увидел — нищенка бредет,А вслед за ней на привязи юрод.
В оковах тяжких с головы до пят,Казалось, он судьбе подобной рад.
Старуха, торопясь, дорогой шла,И на веревке бедного влекла.
Меджнун пред нищей в удивленье всталИ вопрошать ее в смятенье стал:
«Кто этот муж, что, на свою беду,Вслед за тобой идет на поводу?»
И услыхал ответные слова:«Перед тобой злосчастная вдова.
Тот, кто оковы вынужден таскать,Не сумасшедший вовсе и не тать.
Мы за собой не ведаем вины, —До нищенства нуждой доведены.
Друг на аркане вслед за мной идет,Поет и пляшет у чужих ворот.