Той малостью, что вместе соберем,И живы мы, и кормимся вдвоем.
Стараемся дарованное намВсе разделить по-братски, пополам.
Крупинкой самой малой дорожим,Дележ по справедливости вершим».
Когда Меджнун признанья смысл постиг,К ногам старухи он с мольбой приник.
Он стал взывать: «С бедняги цепь сними,Свяжи меня, в товарищи возьми.
Знай, это я безумьем заклеймен,Я заслужил оковы, а не он.
Меня води с собою по дворам,Я заслужил бесчестие и срам.
Все, что добуду, на цепи влеком,Тебе пусть достается целиком!»
Воспрянула старуха всей душой,И, в предвкушенье выгоды большой,
От спутника немедля отрекласьИ связывать Меджнуна принялась.
Веревкой ловко окрутила стан,Вкруг шеи обвила тугой аркан.
За побирушкой он, вздымая прах,Побрел с цепями на худых ногах.
Как будто пьяный шел под звон оков,И хохотал, и прыгал у шатров.
«Лейли», — он звал, людей смеша до слез,В него кидавших камни и навоз.
Он устремлялся к Неджду, в тот простор,Где цвел надеждой и манил шатер.
И наконец залетный ветерокДонес становья близкого дымок.
Меджнун пал наземь, вровень став с травой,В рыданьях схожий с тучей грозовой,
Он бился лбом о камни, вопия:«О ты, из-за которой гибну я!
Я, возлюбив тебя, презрел закон,От всех мирских забот освобожден.
Но, скован по рукам и по ногам,Истерзанный, я ныне счастлив сам.
Свершая грех, не милости ищу,Я сам себе злодейства не прощу.
Тебя я умоляю об одном:Суди меня, но собственным судом.
Хоть я из лука целился в бою,Но поразили стрелы грудь мою.
Я на твоих сородичей напал,Но своего меча я жертвой стал.
Я, став причиной учиненных зол,К тебе с повинной, скованный, пришел.
Теперь от цепи цепенеет, глянь,Лук против вас нацелившая длань.
За грех я расплатился тяжело —Ужасное возмездие пришло.
Не снисходи ко мне и не жалей,В твоей я власти, — кровь мою пролей!
Я без тебя живу, меня виниИ на кресте преступника распни.
О ты, что и в неверности верна,Невинность пред тобой вины полна,
Безвинен я и не содеял грех,Но пред тобою я виновней всех.
Иль в милосердье вдруг ты снизойдешь,Или вонзишь в меня презренья нож.
Подай мне весть, пока еще живу,Длань возложи на скорбную главу.
Готов погибнуть я из-за тебя,Чтоб ты предлог нашла прийти, скорбя.
Казни меня — благословенен меч,На твой порог он дал мне жертвой лечь.
Я все прощу, не ведая обид,Я — Исмаил, а не исмаилит.
В моей груди свеча горит светло,Но это пламя сердце обожгло.
Коль голова моя — свечной нагар,Обрежь фитиль, пусть ярче вспыхнет жар.
У ног твоих мне умереть дозволь,Жить не могу, невыносима боль.
Ты недоступна до скончанья дней,И жизнь все безнадежней и темней.
На что мне голова? Она больна,Страданьями и ревностью полна.
Твори, что хочешь, тело обезглавь,Счастливой будь, а горе мне оставь!»
И цепи на себе порвав рывком,Стрелою взвившись, пущенной стрелком,
Молниеносно, словно метеор,Он поспешил бегом к отрогам гор.
На Неджд взобрался, по камням скользя,Себе удары с воплем нанося.
Его сумели все же разыскать,Узрели то, что лучше не видать.
Рыдающая мать, седой отецВ отчаянье постигли наконец:
«Возврата нет, родных Меджнун забыл»,И, одичавший, он оставлен был.
Воспоминанья стерлись и ушли,Мир потускнел пред именем Лейли.
А если говорили об ином,Он убегал иль забывался сном.
Отец выдает Лейли за Ибн-Салама
Ловец жемчужин свой продолжил сказ,Медоточиво речь его лилась,
Когда с войной покончил Науфал,А одержимый в горы убежал,
Отец Лейли, войдя в ее шатер,Такой повел обманный разговор,
Он криво повязал свою чалму,Все изложив, как надобно ему:
«Узнай, Лейли, народ обязан мне,Что пораженье избежал в войне.
Ведь Науфал — казни его господь! —Нас не сумел в сраженье побороть.
Твой полоумный, что навлек беду,Им изгнан был, мы кончили вражду.
В горах теперь скрывается беглец,Он от тебя отрекся наконец!»
Не поднимая бледного лица,Лейли в молчанье слушала отца.
Семейные обычаи блюла,Но слезы в одиночестве лила.
И от пролитых втайне жгучих слезНарциссы робких глаз — краснее роз.
Дорожки слез легли вдоль нежных щек,Посолонел от них сухой песок.
Вокруг бамбука слезный водоемКроваво-красным полнился огнем.
Кто ей поможет, кто подаст совет,Когда друзей и близких рядом нет?
На плоской крыше, как змея в мешке,Она металась в ноющей тоске.
Ее дыханья трепетный зефирБлагоуханьем взбудоражил мир.
Мужи из ближних и далеких местШли сватать ту, что краше всех невест.
Чтоб завладеть манящей красотой,Не жаль казны звенящей золотой.
Друг перед другом проявляли прыть,Жемчужину пытаясь раздобыть.
К ней тянут руки, ведь не зря влечетЕще сокрытый в улье сладкий мед.
Но, дорожа жемчужиной, отецОт посягательств охранял ларец.
Сама Лейли, как ваза из стекла,Себя от хищных взоров берегла.
На людях притворяться ей даноИ улыбаться, даже пить вино.
Так свет струит свеча во тьме ночной,Дотла в тоске сгорая неземной.