Нет, не двулична роза, коль шипыХранят ее от прихотей судьбы.
Лейли, страданья не чиня родным,Терпела муку, улыбаясь им.
А между тем, вокруг ее шатраТолпились свахи с самого утра.
И, услыхав об этом, Ибн-СаламРешил не мешкать и приехал сам.
Тщеславием кичливым обуян,Он свадебный возглавил караван.
В подарок для родных и для гостейВез маны амбры и тюки сластей.
И черный мускус, и багряный лал.Он роскошью хвастливой удивлял.
Сам для ночных рубах цветной атласРачительно он выбрал про запас.
Пригнал верблюдов тысячу числомИ скакунов арабских под седлом.
За золото вступают в бой полки —А у него с собою сундуки.
Метал перед гостями на коврахКазну горстями, как сыпучий прах.
Столь он безмерно щедрость распростер,Что золотом засыпан был шатер.
С дороги отдохнув денек иль два,Он вестника призвал для сватовства.
Велеречивый муж, искусный сват,Смягчить мог камень, затупить булат.
Такие совершал он чудеса,Что мог бы позавидовать Иса.
Все, чем гордятся Чин, Таиф и Рум, —Изделья, восхищающие ум,
Сокровища, которым нет цены,Родителям Лейли привезены.
Сват, красноречья завладев ключом,Похвальные слова струил ручьем:
«Наш Ибн-Салам средь храбрых львом слывет,Арабов он и гордость, и оплот.
Мечом прославя свой высокий сан,Муж знаками величья осиян.
Коль крови жаждешь — он прольет поток,Захочешь злата — сыплет как песок.
Тебя избавит от осуды зять,Твоей казне оскуды не знавать!»
Так много ловкий сват наговорил,Что бедного отца ошеломил.
Тут, сколь не исхитряйся, не крути, —Пришлось ему к согласию прийти.
Увы, отец не отвратил напастьИ вверг свою луну дракону в пасть.
Когда невеста дня, восстав светла.Из рук Джамшида чашу приняла,
И русский отрок, юн, русоволос,Арабу дал накидку ярче роз,
Отец невесты с раннего утраЗа украшенье принялся шатра.
Был сам жених и весь приезжий кланЗа праздничный усажен дастархан.
Дивя размахом весь арабский мир,Под музыку и песни грянул пир.
Он длился долго, как велит закон,Союз венчая дружеских племен.
Росла дирхемов груда высоко —Дань матери Лейли за молоко.
В опочивальню, как заведено,Снесли на блюдах сласти и вино.
Злосчастная металась, как во сне,Сгорала, как алоэ на огне.
Слезинки, затмевая звездный взгляд,Ей розы щек без устали кропят.
Рубиновые стиснуты уста, —Изнемогает в муке красота.
Ждет новобрачный, празднично одет;Невесте мрачной опостылел свет.
Разбилась чаша возле уст ее,Полыни горче сладкое питье.
На шип наступишь — ногу занозишь,На пламя дунешь — губы опалишь.
Род в единенье — словно кисть руки,Беда, коль палец отсекут враги.
Кто оскорбляет своевольем род,Того родным он боле не сочтет.
Змея ужалит палец — ждать невмочь,Отсечь его немедля надо прочь.
Гармония спасает нас от бед,Смерть наступает, коль согласья нет.
Лейли теперь в томительной тоске —От гибели душа на волоске!
Ибн-Салам приводит Лейли в свой дом
Когда в лазурном небе распростерСвое сиянье утренний шатер
И челн полночный, белых взяв рабынь,За окоем уплыл в густую синь.
Жених, как полномочный властелин,Украсил для невесты паланкин.
И с пышностью, чтоб видеть все могли,В нем понесли торжественно Лейли.
Ее супруг, руководим добром,Вручил господство над своим добром.
Стремился он супруге угодить,Воск лаской и терпеньем растопить.
С восторгом юной пальмы видя стать,Он попытался финики достать.
Но чуть рукою тронул гибкий ствол,Как шип ему все пальцы исколол.
Пощечины удар столь крепок был,Что чуть супруга наземь не свалил.
«Не подходи! — она схватила нож. —Себя убью, но ты сперва умрешь!
Клянусь аллахом, богом всех времен,Не для тебя кумир был сотворен,
Мечом, коль жаждешь, кровь мою пролей,Знай, никогда не буду я твоей!»
Был Ибн-Салам доволен, отступив,Хотя бы тем, что уцелел и жив.
Он понял, что отвергнут неспроста —Не для него сияет красота.
Все ж от Лейли, настойчив и упрям,Решил не отступаться Ибн-Салам.
Он, с двухнедельной встретившись луной,Плененный, сердце отдал ей одной.
Он был в нее без памяти влюблен.«Не преступлю запрета — понял он, —
Ее сочту за счастье лицезреть,Уйдет она — мне лучше умереть».
И осознав, что груб был и неправ,Просить стал о прощенье, зарыдав:
«Да будет так! Коль преступлю обет,То незаконным я рожден на свет!»
И с той поры он соблюдал зарок:Вздыхал, не смея преступить порог.
А роза, украшающая сад,С дороги не сводила грустный взгляд.
Ждала, что ветер, сжалясь в свой черед,Весть из пещеры горной принесет.
И вечером, и с раннего утраСпешила на дорогу из шатра,
Вдали от всех над участью своейСтенать, как безутешный соловей.
Хватило бы ей весточки одной.Чтоб утешенье дать душе больной.
Терпения в разлуке лишена,Неутоленно плакала она.
И тайна, проступившая клеймом,Всем стала явной, словно ясным днем.
Столь нестерпима боль душевных мук,Что ни отец не страшен, ни супруг.