Дождь плачет, чтобы весны расцвели;Меджнун льет слезы о своей Лейли.
Луна моя, твой ярок ореол,И от него свой свет Меджнун обрел,
Следят индусы за шатром твоим,Меджнун средь них, но он для глаз незрим.
Я — опьяненный страстью соловей,Рыдающий над розою своей.
Рубины ищут люди в недрах скал,Я драгоценность в сердце отыскал,
О мой аллах, чудесный миг пошли,Пусть призовет меня моя Лейли.
И вспыхнет ночь, прозрачная, как день,И мы уйдем под лиственную сень.
Ушко в ушко шептаться там начнем,Наполнив чаши праздничным вином.
Тебя прижав к груди, как кеманчу,В душе сберечь, как дивный лал, хочу.
Хмелея от нарциссов глаз твоих,От гиацинтов локонов витых,
На пальцы их хотел бы навивать,Нахмуренные бровки распрямлять.
И знать, что в лунном тающем дымуТы мне навек досталась одному.
И подбородок — округленный плод,И взор стыдливый, и румяный рот
Ласкать хочу нежнее ветерка,Сережек бремя вынув из ушка.
Слезами орошая твой касаб,Стихи слагал бы, как влюбленный раб.
К твоим стопам повергнув целый сад,Цветущих роз дурманный аромат,
В объятья заключив тебя свои,Поведал бы о мытарствах любви.
Пока мы дышим, любим и живем,Любимая, приди, зачем мы ждем?
Не будь фантомом средь пустынь глухих,Стань чистой влагой на устах сухих!
Я жажду, и душа изнемогла:Она в груди, как зернышко, мала.
Ты зернышка надежды не дала,Но кровь мою харварами лила.
Я горем пьян не по своей вине,Ты отказала в райском мне вине.
Но праведным в раю разрешеноПить в небесах священное вино».
И страстотерпец, мученик судьбыВ пустыню устремил своя стопы.
А та, чья с кипарисом схожа стать,В шатер печально возвратилась вспять.
Кончина Ибн-Салама, мужа Лейли
Миг миновавший нам понять дает,Что все непрочно в мире, все пройдет.
Все сущее, с начала до конца,Послушно указанию Творца.
Пергамент тот, который нам вручен,Судьбой давно заполнен с двух сторон.
Что наш рассудок в список занесет,То провиденье не берет в расчет.
И редко эти совпадут счета, —Выходит, жизнь напрасно прожита.
Бывает, к розе тянешься рукой,А на поверку — это шип нагой.
Иль виноград — пусть зелен он на цветЗато на вкус спелей и слаще нет.
И голод тот, что столь несносен нам,Желудка боль врачует, как бальзам.
Во всем противоречья есть зерно, —Стихией управлять нам не дано.
Коль так, благоразумье проявиИ кислый уксус медом назови.
Лейли, что похищала все сердца,Страданиям не ведала конца.
Сокровище — она, но зоркий змейВезде ревниво следовал за ней.
О, неужель жемчужине пропасть,Не выпустит луну драконья пасть?
И дух ее в томленье изнывал,Как в грубом камне драгоценный лал.
Она, судьбы удары вынося,Терпела то, что вынести нельзя.
Муж дни и ночи был настороже,Жена таила боль в своей душе.
Она, как пери, скована была,Не устояв пред темной силой зла.
В уединенье плача каждый раз,При муже слезы смахивала с глаз.
Пила вино печали, в том винеОсадок горьких слез мутнел на дне.
Как ей мечталось хоть единый мигОткрыто плакать, не скрывая лик.
Подтачивает душу боль души,Как ни таи печаль и ни глуши.
Стыдясь супруга и его родни,Она тоскливо проводила дни.
Чуть муж уйдет, весь день она с утраСтоит, как изваянье, у шатра.
Потом в слезах, кляня неправый рок,Бессильно опускалась на песок.
Но быстро поднималась, стон уняв,Шаги супруга издали узнав.
И, опуская долу грустный взор,Поддерживала робко разговор.
Сыграл с ней шутку самовластный рок,На муку нестерпимую обрек.
…Но беспощадной волею временКруговорот судьбы был завершен.
Отвергнутый супруг, кляня удел,От униженья вскоре заболел.
Стал чахнуть не по дням, а по часамНадломленный печалью Ибн-Салам.
Жар, возрастая, мог с ума свести,Пронизывая тело до кости.
Сосуд с душою треснул пополам,В беспамятстве метался Ибн-Салам.
Искусный лекарь делал все, что мог:Он щупал пульс, давал лекарства в срок.
И наконец, усильем лекарейБольной стал оживленней и бодрей.
Свершилось чудо, иль помог бальзам,Но поправляться начал Ибн-Салам.
Когда в подушках начал он сидетьИ, отощавший, снова стал полнеть,
Забыл про воздержания зарок,Он на еду и на питье налег.
Умеренность и длительный покойПорой недуг снимают как рукой,
И стойкости примерной научив,Дают здоровье тем, кто терпелив.
Но Ибн-Салам, почуяв сил приток,Советами благими пренебрег.
Муж стал застольем злоупотреблять,И лихорадка возвратилась вспять.
Сжигая тело, омрачая ум,Кружиться начал огненный самум.
Из глинозема сложенный дувалПред натиском стихий не устоял, —
Землетрясенья первая волнаУдарила — и треснула стена.
Второй удар еще сильнее былИ треснувшую стену завалил.
Еще два дня, хрипя, дышал больной,Измаявшись в обители земной.
Но, погружаясь медленно во мглу,Сосуд души разбился о скалу.
Супруг ушел, переступив порог,В тот мир, где нет ни скорби, ни тревог,
В предвечный край, куда уйдем и мы…Мир все возьмет, что нам давал взаймы.