— Сто пятьдесят песет! — назвала цепу толстуха. — К тому же у нас есть немецкие вина, шведский пунш и, конечно же, шампанское. Я велю подать вам карту вин.
— Вы нам сперва сервируйте дамочек, а уж потом мы выберем напитки! — заявил Завильский.
— Шутник! — рассмеялась старуха и толстыми пальцами взяла Завильского за подбородок. — А он почему такой грустный? — спросила она, короткой толстой рукой указывая на Бертрама. — Ну ничего, мы его развеселим!
Бертрам и в самом деле выглядел вконец растерянным. Он уже корил себя, что из страха перед насмешками приятелей, дал себя втянуть в эту авантюру. Может, лучше было бы встретиться с Хартенеком и объясниться с ним начистоту. Между тем хозяйка открыла дверь, хлопнула в ладоши и в комнату ввалились семь женщин, все как на подбор блондинки. Одна, с бледными щеками и влажноблестящими глазами чахоточной, опустилась на диван рядом с Бертрамом.
— Меня зовут Марианна, — тихо сообщила она.
— Марианна? — испуганно переспросил Бертрам и опустил глаза.
Хозяйка как раз представляла двух последних девиц:
— А это Брунгильда и Сигрид.
— О, да тут весь германский эпос! — насмешливо произнес Штернекер.
А Завильский особенно воодушевился при виде этих двух, похожих на горничных из Померании.
— Согласитесь, это ведь совсем другое дело! — требовал он. Потом, заглянув в карту вин, присовокупил: — Но если нам придется вливать выпивку во все эти семь глоток, мы выйдем отсюда нищими.
— Да выбирай уж поскорей! — наседал на него Бертрам, он чувствовал себя несчастным и потому хотел побыстрее напиться.
— Шампанского, ребятки, шампанского! — кричали Брунгильда и Сигрид.
Тем не менее выбор мужчин пал на немецкое белое вино. Брунгильда и Сигрид запели, и Завильский стал им подпевать. Между тем Бертрам узнал от своей соседки, что она, вопреки его предположению, приехала сюда отнюдь не из Германии. Последние годы она провела в портовом борделе в Тетуане, и остальные девицы тоже попали сюда кружным путем, некоторые из французских колоний, а Брунгильда и Сигрид совсем недавно прибыли из Рио-де-Жанейро, где они год проработали танцовщицами.
Только беседа немного оживилась, как толстуха хозяйка ввела в гостиную трех темноволосых и, пожалуй, чересчур элегантно одетых молодых людей.
— Детки! — воскликнула она, — господа итальянцы составят вам компанию!
Итальянцы сразу же подсели к столу, любезным жестом поприветствовав немцев.
Завильский тут же рявкнул:
— Вива эль дуче!
Итальянцы с безукоризненной вежливостью поднялись с мест, и один из них, с черной эспаньолкой, крикнул:
— Хайль Гитлер!
Штернекер, очевидно, не желая оставаться в долгу, тоже вскочил и крикнул «ура!» в честь Бальбо.
Итальянцы и секунды не помедлили с ответом:
— Вива эль генералиссимо Геринг!
При каждой здравице — женщины звонкими голосами вторили мужчинам — опустошались бокалы. Штернекер с уважением разглядывал итальянцев.
— Ну и хитры же они, просто блеск! — сказал он своим друзьям.
Завильский согласился:
— Отличные ребята, будут лакать, пока не свалятся.
Затем все пили за Италию и Германию и наконец, словно бы на прощание, одновременно гаркнули:
— Arriba España!
Они были весьма довольны гармонией, так легко возникшей из их военного братства. Тем временем все перешли на коньяк. Уже нетвердо держась на ногах, из-за стола поднялся юный итальянец и стал произносить речь, которую вскоре прервал Штернекер, провозгласивший новый тост за Муссолини. Таким образом игра началась сначала. Их заздравные крики сопровождались звонким смехом дам. Три из них присоединились к итальянцам, чем те, казалось бы, должны были быть довольны. Однако обладатель эспаньолки пытался подцепить толстую Брунгильду, сидевшую слева от Завильского, справа от него сидела Сигрид. Завильский сбросил руку итальянца с голого плеча Брунгильды, но тот не желал отказаться от своих притязаний на нее. Тогда Завильский встал с бокалом в руке, поклонился итальянцам и провозгласил:
— За покорителей Гвадалахары!
Что тут началось! Обладатель эспаньолки хотел броситься на Завильского, но один из приятелей и Брунгильда удержали его. Пока они втроем затеяли возню, юный итальянец, чью речь недавно прервал Штернекер, пытался что-то объяснить немцам. Он вспомнил и о капризной богине войны, которую сравнивал с белокурой Брунгильдой. В конце своей речи он заявил, что итальянские легионеры были разбиты не паршивыми испанцами, а своими же соотечественниками. И если уж на то пошло, люди из интербригад были, конечно же, итальянцами.