— Вот и они, — испуганно воскликнул Бертрам.
Грузовик проследовал в темноту, а ехавший за ним автомобиль свернул в сторону, и теперь его фары высвечивали на кладбищенской стене яркое пятно.
Из машины выскочили несколько офицеров и какая-то фигура в женском одеянии. Подойдя ближе, Бертрам признал в ней священника.
— Ведите нас, — приказал Хартенек Штернекеру и шагнул с ним вперед.
Неожиданно для себя Бертрам, следовавший за ними вместе с Завильским, узнал в элегантном офицере с бородкой приятеля капитана Бауридля, встречавшего их в порту. Вероятно, он командовал расстрелом. Их присутствие он счел само собой разумеющимся, весьма вежливо поздоровался и предложил сигареты. Из темноты, где стоял грузовик, доносился жалобный плач.
— Не мешало бы предложить ему выпить, — решил Завильский и протянул офицеру с бородкой бутылку с коньяком.
— Я на службе, — отказался испанец.
Дрожащими пальцами священник листал молитвенник. Женщина в кузове громко зарыдала. Севилец с бородкой вытащил пистолет и махнул солдатам, которые спрыгнули с грузовика, толкая перед собой какого-то толстяка. На нем была офицерская форма, только погоны были сорваны. Голова его моталась из стороны в сторону. Его шатало — то ли от страха, то ли от усталости.
— Куда лезешь? — раздался окрик севильца.
— Очень торопишься? До тебя очередь еще не дошла. Ты будешь спокойненько стоять и смотреть, как это делается, чтобы войти во вкус.
Пленный поднял голову.
— Сиснерос, — одновременно воскликнули Бертрам и Завильский, узнав рябого капитана, участника их первых налетов на Мадрид. Ослепленный светом фар, тот не видел их, но их слова, казалось, придали ему мужество. Он выпрямился, улыбнулся одними губами и дернул связанными за спиной руками.
— Отведите-ка его в сторонку и приведите сеньору! — приказал офицер.
— Вежливый народ, что ни говори! — заметил подвыпивший Завильский.
Донесшийся с грузовика крик вонзался в уши. Вероятно, солдаты стаскивали женщину. А Бертрам думал: «Нам нужно что-то предпринять. Не можем же мы стоять и смотреть, как они расстреливают Сиснероса». Приняв это решение, он повернулся к Штернекеру, который, однако, не понимал, что Бертраму от него нужно.
Взгляд его расширенных как в горячке зрачков был прикован к женщине, которую только что подтащили два солдата. От страха у нее отнялись ноги, и солдаты волокли ее грузное тело по земле. Когда они попытались прислонить ее к стене, она тут же сползла на землю. Подбежавший священник с крестом в руке склонился над ней. Он уговаривал женщину, но та не шевелилась.
— Вот я ее сейчас разбужу, — сердито крикнул один из солдат, которым она задала столько работы. Он схватил ее за волосы и, дернув вверх, одновременно ударил плеткой по лицу. Женщина снова вскрикнула, но на сей раз ее крик не был таким страшным, как раньте. То был обычный крик боли. Широкая темная полоса проступила у нее на лице, она открыла глаза и увидела крест, который протягивал ей священник. Она попыталась отвернуться, но тот быстро прижал распятье к ее губам и, перекрестив левой рукой, отскочил назад.
Освещенная фарами, она теперь стояла на коленях. На ее светлой блузке Бертрам разглядел пятна пота под мышками. Подошедший солдат приставил ей к уху пистолет и нажал курок. Бертраму почудилось, будто, кроме выстрела, он слышал еще и крик, какой-то зов, чье-то имя. Все еще стоя на коленях, она с простреленным черепом повалилась назад. Теперь были видны только ее широкие колени, живот и груди — темная глыба.
Стрелявший небрежно смахнул с кожаных штанов брызги крови. В это время охранники ударами прикладов подняли капитана, который со стоном повалился на колени. Возбужденный Завильский, наблюдавший за ними, побежал мимо двух охранников, тащивших труп женщины куда-то в темноту, к Сиснеросу и крикнул:
— А вы что здесь делаете?
Капитан узнал его, но не произнес ни слова.
— Сигарету? — спросил Завильский, протянув ему свой портсигар. Тут только он заметил, что у Сиснероса были связаны руки. Тогда он сам взял сигарету, вставил ее в толстые губы капитана и зажег.
— Эти свиньи хотят меня расстрелять, — сказал Сиснерос.
— Но почему, черт побери? — произнес Завильский. — Это похоже на правду. И ничего нельзя предпринять?
Бертрам тоже подошел к ним.
— К сожалению, не могу подать вам руки, дорогой друг, — извинился Сиснерос. — Вы однажды спасли мне жизнь.
— Чем вам помочь? — торопливо спросил Бертрам.
Сиснерос отрицательно покачал головой. Его лицо снова выражало ужас. Завильский поднес к его губам бутылку с коньяком, и капитан сделал несколько глотков.